Только мои грёзы
Шрифт:
— Идите скорее и постарайтесь хорошенько отдохнуть, — сказал он, словно это была школьница, а не женщина, которую Клодия пыталась втянуть в дело о разводе.
Мин колебалась. Она умирала от любопытства, что там было с ним. И любопытство одержало верх над послушанием.
— Скажите, пожалуйста, все уже решено?
Он наклонился и погладил собаку.
— Подожди, старина, мы сейчас, — сказал он псу и посмотрел усталыми печальными глазами на девушку в халате Клодии.
— Я бы сказал, что да, пожалуй, все решено.
— Будет развод?
— Да.
Он
— Это так печально…
— Как сказал Киплинг, дитя мое, «все хорошо в любви и на войне». К сожалению, уже много лет между мною и женой идет война, и моя оборона уязвима сейчас настолько, что она легко добилась успеха. С другой стороны, моя победа в том, что Клодия не назовет вашего имени. Так что вас это уже не касается, и вам теперь не о чем волноваться.
Мин почувствовала, что у нее перехватило дыхание, сердце забилось, во взгляде ее была искренняя боль.
— Хорошо, меня не назовет, но… что же она сделает?
— Мое нарушение супружеской верности будет считаться совершенным с «безымянной» женщиной, — сказал он с какой-то странной улыбкой, которая испугала Мин, — столько в ней было горечи.
— О! — воскликнула она. — Но это несправедливо! Почему вы позволили ей так поступить?
Он полез в карман за трубкой, стараясь не смотреть девушке в лицо: не хотелось ей лгать, но также не хотелось рассказывать о настоящих причинах всего. Дело-то было действительно в Мин. В глазах общества Беррисфорд выглядел благородным глупцом, спасающим репутацию Мин ценой своего доброго имени. Но ведь Клодия, о чем он и твердил весь вечер своему адвокату, смешала бы ее имя с грязью не колеблясь. И если бы он не договорился с Клодией, имя Мин попало бы в газеты, в раздел скандальной хроники. Тогда на ее нормальном будущем можно поставить крест.
— Не спрашивайте меня слишком о многом, — сказал он наконец довольно сухо. — Я не хочу, чтобы вы обо мне беспокоились. У вас начнется скоро новая жизнь, так что вы благополучно забудете о моем существовании.
Она обомлела. Он видел, как побледнело ее лицо, видел испуг в ее глазах. Произошло то, чего она так боялась: она никогда больше не сможет его увидеть!
Она стояла молча, стараясь подавить свои эмоции, искавшие выхода. Ей хотелось крикнуть: «Не надо меня прогонять! Я умру, если не смогу с вами видеться. Я люблю вас больше всего на свете, и больше на земле мне некого любить, кроме вас!»
Но конечно, она не могла этого сказать вслух. Мин услышала усталый голос Джулиана:
— Не унывайте, Мин. Могло быть хуже. Клодия могла отказаться не называть ваше имя.
Мин закусила губу и стиснула руки. Он не понимает. Ведь она лучше бы прошла через эту грязь, но получила возможность видеть его, служить ему. Он спросил:
— Вам понравилась миссис Тренч? Вы поладили с ней?
Ей пришлось ответить на этот вопрос, хотя она хотела говорить совсем о другом.
— Да. Она очень милая и добрая. Спасибо, что вы прислали ее помочь мне.
Он подавил зевок. Боже, как он устал. Спать хотелось страшно.
— Мне нужно прогуляться с Фрисби и ложиться. Знает ли Рози, что завтрак нужен на троих?
Тогда Мин, забыв о своих чувствах, сообщила ему, что нет уже ни Рози, ни кухарки, и объяснила почему. Джулиан побагровел, затем горько рассмеялся:
— Что за милая история! И какие у них христианские чувства! Кухарка — старая дура, Рози — молодая. Но я поговорю с ее родителями утром. Если таковы их отношение ко мне и преданность, пусть ищут себе нового хозяина.
— О Боже, — сказала Мин, — просто ужасно… и все из-за меня.
— Перестаньте обвинять себя, — сказал он строго. — Поймите раз и навсегда, что вы не виноваты, вы просто козел отпущения, бедный маленький козлик.
Она покачала головой и вдруг почувствовала, что слезы навернулись на глаза. Она подошла к двери, прошептав:
— Я лучше пойду лягу.
Сейчас он смотрел не на нее, а на пса, терпеливо ожидавшего обещанной прогулки.
— Ну, доброй ночи, Мин. И еще раз: не обвиняйте себя и не волнуйтесь. Несомненно, в конце концов все образуется.
Она постояла молча, не решаясь взглянуть на него, чтобы не видно было ее слез. Если они не будут встречаться, то что для нее образуется?
— А я вас никогда не должна больше видеть?
Она спросила это внезапно, таким тихим, сдавленным голосом, что он словно впервые понял — для нее небезразлично, исчезнет он из ее жизни или нет. Это взволновало и несколько встревожило его. Он сказал:
— Миссис Тренч говорила с вами о вашем ближайшем будущем?
Незаметно смахивая слезы, она ответила:
— Она нашла мне какое-то жилье в Южном Кенсингтоне, и… и она обещала найти мне работу.
— На нее вы вполне можете положиться. Хорошая женщина. А что до встреч… Думаю, когда это закончится, много позже, я смогу навещать вас, Мин.
Она не была достаточно взрослой ни по годам, ни по опыту и так была напугана перспективой разлуки, что выпалила:
— О, почему же я не могу продолжать видеться с вами в ближайшее время, мистер Беррисфорд?!
Это формальное обращение в сочетании с криком ее души смутило его. Он с удивлением увидел ее заплаканное лицо. Он и не думал, что это дитя может так обожать его. Он знал ее чувствительность и сердечность (полная противоположность холодной, бездушной Клодии), но ему и в голову не приходило, чтобы Мин могла так влюбиться в него за это время.
«Черт побери, — подумал он, — что же теперь делать?» А что было делать? Очень легко, казалось, ответить на этот порыв теплых чувств, которые девушка не могла скрыть, — обнять ее и осушить ее слезы. Но сейчас это слишком опасно. Только что он не пожалел средств, чтобы Клодия согласилась обеспечить Мин честное имя и не пятнать его грязью. И было бы сумасшествием делать сейчас нечто, что перечеркнуло бы все это. Иначе говоря — дать Клодии возможность разделаться с ними.
Он и сам ощутил человеческое побуждение успокоить ее, так наивно выдавшую то, что у нее было на сердце. Но он полностью контролировал свои чувства. Он подошел к ней и по-отечески обнял ее рукой за плечи.