Только не дворецкий
Шрифт:
Мэнтон свалился на голову Клерихью из Соединенных Штатов — с лучшими рекомендациями от друзей и клиентов, которые сообщали, что этот нефтяной магнат с огромным состоянием — большой поклонник хороших вин. Кроме того, он был одним из лидеров Американской антикоммунистической лиги и приехал в Европу для формирования мирового антибольшевистского альянса. Мэнтон был крупный мужчина с громким голосом и раскатистым смехом, гладко выбритый на американский манер, однако его длинные седые кудри намекали на некоторое эстетство.
Мэнтон хотел познакомиться с министром иностранных дел сэром Филиппом Кармайклом [64] , как он объяснил, не столько для того, чтобы обсуждать все эти антибольшевистские дела, сколько для того, чтобы предложить министру, всемирно известному знатоку вин, редкие вина, которые Мэнтон
Поначалу Клерихью немного сомневался в искренности американца, поскольку утонченный вкус редко присущ его соотечественникам. Мэнтон, однако, казался вполне преданным поклонником Бахуса, и Клерихью организовал ему встречу с сэром Филиппом за бутылкой «Марго» 1871 года. После этого Мэнтон потребовал реванша и пригласил обоих на винный пир, который, как он заявил, бросит вызов самому совершенству.
64
Вымышленное лицо. Такого министра иностранных дел в Великобритании не было.
Мистер Клерихью немного беспокоился: притязания такого рода зачастую оборачивались трагическим разочарованием. Мэнтон, без сомнений, читал трактат сэра Филиппа о рейнвейне и кларете — он цитировал его беспрестанно, — но вот сумел ли он в мире, столь оскудевшем благородными винами, превратить деньги, которые водились у него в изобилии, в действительно ценные сокровища виноделия? Сомнения мистера Клерихью только усилились, когда он узнал, что среди приглашенных будут дамы. Мало кто относился к женскому полу с таким же бескорыстным восхищением, как мистер Клерихью, но он полагал, что общение с дамами плохо совместимо с дегустацией старинных вин. Однако его сомнения оказались беспочвенными. Мэнтон сдержал свое слово. У него был великолепный особняк на Хилл-стрит, превосходный повар, да и компания подобралась отменная: сэр Филипп, Хелен Кармайкл (его дочь), леди Эрика Монтегю (ее очаровательная подруга), Мэнтон и сам Клерихью. Мэнтон настаивал, что хорошее вино требует изящного общества, а Хелен и леди Эрика были прелестны. Клерихью знал Хелен еще девочкой. Ее подругу он видел впервые. Это была обворожительная блондинка с темными глазами, и ее обаяние подчеркивалось легким иностранным акцентом. Русская по рождению, леди Эрика была вдовой британского офицера.
— Для начала я угощу вас рейнвейном, — провозгласил Мэнтон, — «Штайнберг Кабинет» 1868 года. Уверен, что вы оцените.
Сэр Филипп сделал глоток и разразился панегириком. Мистер Клерихью выдержал паузу, прежде чем вынести вердикт. Это действительно был «Штайнберг Кабинет» 1868 года, более того, он моментально узнал это вино. Две бутылки того же урожая стояли у него в погребе, и было странно — очень странно! — что кто-то еще мог подавать его к ужину.
— Да, — сказал Клерихью наконец, — прекрасное вино. Простите за нескромный вопрос, где вам удалось его раздобыть?
— Ну, я ведь тоже коллекционирую редкие вина в меру своих скромных возможностей, — беспечно ответил Мэнтон, — кажется, это бутылка из Ротшильдовских погребов. Мой агент купил ее для меня в Париже.
Мистер Клерихью с озадаченным видом вернулся к бокалу и тарелке. За рейнвейном последовал лафит [65] 1864 года — лучший из кларетов [66] нашего времени. Правда, мистер Клерихью втайне счел такое нагромождение раритетов дилетантством.
65
Лафит— французское вино бордоского типа из округа Медок.
66
Кларет— общее название для красных бордоских вин в Западной Европе.
Наконец, к десерту подали токай. Мэнтон сам разлил драгоценное вино и, подняв бокал, посмотрел на мистера Клерихью с вызовом:
— Не думаю, чтобы в мире существовал токай, равный этому. Может быть, мистер Клерихью, чей тонкий вкус известен целому свету, назовет нам его и расскажет его историю.
Мистер Клерихью скромно отметил, что его нёбо имеет недостатки и что с каждым дегустатором случались курьезные ошибки. С непринужденностью эксперта он повращал вино в бокале, а затем, глубоко вдохнув букет, сделал глоток, который задумчиво покрутил во рту.
— Очень старое и знаменитое токайское, — произнес он торжественно, — настоящий нектар. Как вы знаете, эссенцию токая изготавливают только в годы лучших урожаев; отборнейшие виноградины оставляют на лозе, пока они не высохнут почти до состояния изюма. Затем их собирают, укладывают в бочку и оставляют на двадцать четыре часа. Под тяжестью собственного веса виноградины выделяют небольшое, очень небольшое количество сока, и из этой драгоценной и редкой жидкости готовится эссенция токая, эликсир королей. А вино, которое мы пьем, я с большой долей уверенности могу определить как эссенцию токая 1811 года, легендарного года кометы [67] , которая стала причиной лучшего урожая в девятнадцатом веке и явилась, как некоторые считают, предзнаменованием отступления из Москвы.
67
В 1811 году в течение девяти месяцев можно было наблюдать комету, официальное название которой — С/1811 F1. Эта комета упоминается у Толстого в «Войне и мире», а у Пушкина в «Евгении Онегине» даже говорится о вине, произведенном в 1811 году (глава I, строфа XVI — «Вошел: и пробка в потолок, // Вина кометы брызнул ток»).
Мистер Клерихью умолк, но, повинуясь неожиданному вдохновению, добавил:
— Если я прав, думаю, я могу назвать и прославленный погреб, из которого произошло это вино.
Мэнтон был слишком занят своим бокалом, чтобы отвечать. После долгих колебаний он наконец вымолвил:
— Боюсь, что на этот раз наш многоуважаемый мистер Клерихью ошибся. Как известно, и великий Гомер иногда дремлет. Это вино, благородное само по себе, не может сравниться славой с урожаем года кометы. Я не вполне уверен в его возрасте — кажется, оно 1823 года и происходит из погребов австрийского императора.
Мистер Клерихью принял замечание с меньшим смущением, чем можно было бы ожидать. Он был так поглощен неожиданной идеей, возникшей у него во время дегустации, что едва следил за разговором.
Краем глаза он отметил страшную перемену в поведении леди Эрики. Было очевидно, что ее красота сразила Мэнтона. Он оживленно обсуждал с ней преступления коммунизма. В те дни в свете много говорили о коварстве и жестокости Азефа [68] , тайного шефа ОГПУ, который сменил множество обличий и множество женщин и чье истинное лицо, как утверждали слухи, не видели даже ближайшие соратники. Затем Мэнтон попытался заговорить на более личные темы, но леди Эрика держала дистанцию.
68
Азеф— это имя, вероятно, позаимствовано у реально существовавшей исторической личности. Азеф, Евно Фишелевич (1869–1918) — член ЦК партии эсеров, организовавший более 30 терактов, и одновременно — агент царской охранки. Одно время его имя было нарицательным для обозначения провокатора и доносчика. Исторический Е. Ф. Азеф никогда не был начальником ОГПУ — он умер в Берлине от болезни почек задолго до возникновения этой организации.
Метаморфоза произошла после того, как подали лафит 64 года, лучший кларет на нашем веку. До того леди Эрика была холодна и сдержанна; казалось, Мэнтон ей неприятен. После — мистер Клерихью позволил себе вульгарное словцо — она просто на нем висла. Может быть, на нее так подействовало вино, а может быть — и нет. Когда Мэнтон повернулся к ней, она прильнула к нему и бесстыдно гипнотизировала его своими темными глазами, которые столь эффектно контрастировали с золотом ее волос. Кроме того, в библиотеке явно что-то произошло. После обеда Мэнтон пригласил гостей осмотреть дом и полюбоваться картинами, а они с леди Эрикой на несколько минут задержались в библиотеке. Мистеру Клерихью, рассеянно разглядывавшему натюрморт в холле, почудилось, что он слышал легкое шуршание, приглушенный смех и, как ему показалось, поцелуй. Во всяком случае, и леди Эрика, и Мэнтон, выходя из библиотеки, поправляли прическу.