Только не дворецкий
Шрифт:
На самом деле улик было столько, что в них не могли разобраться. Одни улики указывали на то, что Стид-жер убил бедняжку; другие гласили, что он не избавился от трупа, а все-таки тела в бунгало не нашли. Нэнси не было ни в Южной Америке, ни в Южной Африке. И не забывайте про огромное количество дров — улику, которая, так сказать, ухмылялась всем в лицо, но вела в тупик. Нет, больше улик нам было не нужно, поэтому Линли и не поехал на место преступления. Проблема состояла в том, как разобраться с уже имеющимися фактами. Я совершенно
Итак, поначалу Линли не особенно интересовался убийством, но я был абсолютно уверен, что он сможет разгадать загадку, а потому упорно внушал ему эту идею.
— Вы ведь решаете шахматные задачки, — сказал я.
— Они в десять раз труднее, — упрямо ответил он.
— Почему бы вам не раскрыть это дело? — спросил я.
— Поезжайте и взгляните на доску, — попросил Линли. Такая у него была манера выражаться. Мы прожили в одной квартире две недели, и я вполне изучил его привычки. Он имел в виду — почему бы мне не съездить в Андж. Конечно, спросите вы, отчего он не поехал сам, но если бы Линли только и делал, что разъезжал, когда б ему было думать, в то время как дома, в кресле, у камина, его ум мог путешествовать на любые расстояния. Поэтому на следующий день я сел на поезд и поехал в Андж. Передо мной вздымались холмы Нортдаунса — просто песня, скажу я вам. Я спросил у носильщика дорогу.
— Идите по этой тропинке, — ответил он, — и поверните направо, когда дойдете до старого тиса, большое такое дерево, непременно его заметите, а потом… — И он описал мне дорогу, чтобы я не сбился с пути. Там все жители такие, очень любезные и услужливые. Я застал Андж, так сказать, в зените славы, это название было у всех на слуху: туда можно было отправить письмо, не указывая графство и почтовый индекс, и все благодаря этому бунгало. Но если вы попытаетесь разыскать Андж теперь… впрочем, местные ковали железо, пока горячо.
Итак, я увидел холм, он возносился ввысь, к солнцу, точно песня. Наверное, вам неохота читать про весну, птиц, цветенье мая и закат багряный, который окрашивает все вокруг на склоне дня, и так далее, но все-таки я подумал: «Отличное место, чтобы привезти сюда девушку». Потом я вспомнил, что здесь Стиджер ее и убил — я, конечно, человек маленький, как вы знаете, но когда я представил, как Нэнси гуляла на холме, среди цветов, то сказал себе: «Чудно же будет, если именно я в конце концов приведу этого человека на виселицу — если действительно он убийца». Я быстро нашел дорогу к бунгало и начал бродить вокруг, заглядывая через забор в сад. Я ничего такого не нашел — то есть ничего, что не нашла бы полиция, но прямо передо мной громоздилась целая гора дров, которая покоя мне не давала.
Я много думал, облокотившись на забор, вдыхал аромат мая и глядел на поленницу и на аккуратное маленькое бунгало в дальнем углу сада. Мне приходило в голову множество мыслей, ияостановилсянасамойлучшей: если я предоставлю рассуждать Линли, с его оксфордским образованием, а сам изложу ему голые факты, как и было велено, то я принесу куда больше пользы, чем если начну думать самостоятельно. Я позабыл сказать вам, что с утра зашел в Скотленд-Ярд. Впрочем, я от них мало что узнал. Детективы спросили, что мне нужно. Поскольку у меня не было ответа наготове, сказали они весьма немногое. Но в Андже все было иначе, жители старались мне услужить — как я уже сказал, они находились в зените славы. Констебль впустил меня в дом, наказав лишь ничего не трогать, и позволил взглянуть на сад из окна. Я увидел пни десяти лиственниц и подметил одну вещь, которая, по словам Линли, делает честь моей наблюдательности, — особой пользы делу от этого не вышло, но я в любом случае старался изо всех сил. Я заметил, что все лиственницы срублены кое-как, и сделал вывод, что Стиджер — неопытный лесоруб. Констебль сказал, что это называется дедукция. Потом я добавил, что у Стиджера был тупой топор. Констебль, ей-богу, задумался, хотя на сей раз и не сказал, что я прав.
Я говорил уже, что Стиджер не выходил из дому, разве что нарубить дров, с тех самых пор, как исчезла Нэнси? Кажется, говорил. Это действительно было так. Полисмены наблюдали за ним днем и ночью, посменно, и мой констебль это подтвердил. Круг поисков изрядно сузился. Обидно было лишь, что первыми это выяснили заурядные полисмены, а не Линли: я не сомневался, что он бы справился. Тогда история была бы интереснее. Полиция в жизни бы ни до чего не докопалась, если бы не известие о том, что Стиджер — вегетарианец, который покупает продукты исключительно у зеленщика. Не удивлюсь, если слух об этом пустил обиженный мясник. Просто диву даешься, какие мелочи порой могут выдать человека с головой. Будь как все — вот мой девиз. Но, кажется, я слегка отклонился от темы. Может, мне так и следовало бы поступить, окончательно забыв, о чем речь, однако ж надо закончить. Итак, я собрал все возможные сведения — наверное, надо назвать их уликами, раз уж рассказываешь детективную историю, пусть даже ни одна из них ни к чему не привела. Например, я выяснил, что именно Стиджер покупал в деревне, я даже узнал, какую соль он предпочитал — простую, без фосфатов, которые часто добавляют в соль для очистки. Еще он брал лед у рыбника и, как уже было сказано, покупал прорву овощей в зеленной лавке «Мерджин и сыновья».
Я поговорил обо всем этом с констеблем — его фамилия была Слаггер. Я поинтересовался, отчего он не вошел и не обыскал бунгало, как только девушка пропала.
— Так нельзя, — ответил он. — И потом, мы не сразу заподозрили насчет девушки. Мы только подумали, что он какой-то странный, потому что вегетарианец и все такое. Он здесь прожил две недели после того, как ее видели в последний раз. Тогда мы тихонько проскользнули в дом. Ордера у нас не было: о девушке никто не справлялся.
— И что вы нашли в доме? — спросил я.
— Большой напильник, — ответил Слаггер, — нож и топор, которым он, должно быть, порубил ее на части.
— Но он купил топор для того, чтобы рубить деревья, — напомнил я.
— Ну да, — ворчливо отозвался Слаггер.
— А зачем он их рубил?
— У моего начальства разные соображения на этот счет, — сказал он, — только оно ими не делится с кем попало.
Иными словами, поленья завели их в тупик.
— Так все-таки он разрубил девушку? — спросил я.
— Он сказал, что она уехала в Южную Америку, — ответил Слаггер. Очень честно с его стороны.
Не помню, что еще он мне рассказал. Слаггер, впрочем, добавил, что вся посуда в доме была вымыта и аккуратно сложена.
Со всем этим я вернулся к Линли поездом, который отходил на закате. Хотелось бы мне описать тихий летний вечер, который озарял своим светом мрачное бунгало, как бы благословляя его, но вам-то хочется узнать про убийство. Итак, я все рассказал Линли, хотя, по-моему, и пересказывать-то было нечего. Дело в том, что стоило мне о чем-нибудь позабыть, как он это замечал и вытаскивал из меня все подробности.
— Трудно угадать, что именно может оказаться важной уликой, — сказал он. — Кнопка, выметенная горничной, может отправить человека на виселицу.
Все это хорошо, но нужно быть последовательным, даже если ты обучался в Итоне и Харроу: каждый раз, когда я упоминал свою приправу, которая так или иначе положила начало этой истории (ведь Линли даже не узнал бы об этом, если бы не я), он замечал, что это ерунда и что нужно придерживаться главного. Разумеется, я говорил про «Нам-намо», потому что в тот день продал в Андже почти пятьдесят бутылок. Убийство подогревает воображение, и Стиджеровы две бутылки предоставили мне возможность, которую грех было упускать, но, разумеется, Линли-то было все равно.