Только никому не говори. Сборник
Шрифт:
— Что значит «играла»?
— Врожденная актриса. Один актер, знакомый Дмитрия Алексеевича, смотрел ее в школьном спектакле, в роли Наташи Ростовой… у них кружок хороший, словесница ведет. Так вот, он сказал, что это Божий дар.
— Однако она не собиралась стать актрисой?
— Всю жизнь собиралась, но вдруг весной передумала. Она как-то с весны переменилась.
— Чем вы это объясняете?
— Очевидно, влиянием Пети, раз она с ним в МГУ захотела поступать. Предприятие безнадежное. Читала
— А как она сама свои шансы оценивала?
— По-моему, невысоко. Посмеивалась.
— Вы не знаете, из-за чего они поссорились с Петей, когда в лесу венками занимались?
— Она сказала как-то вскользь, со смехом, что он полез к ней целоваться и получил по шее. Но было ли это именно так — не ручаюсь. Возможно, очередная выдумка.
— Маруся была хороша собой?
— Очень. Ее трудно описать…
— Ну, если она похожа на вас, то конечно…
— Мы — две противоположности. Я — в отца, она — вылитая мама. Очень маленькая, мне по плечо, очень тоненькая… по-старинному: грациозная. Ослепительно черные кудри крупными кольцами, такое пушистое облако. Но главное, в ней было много чего-то, знаете…
— Огня?
— Ну да, жизни. Одним словом, в отличие от меня она и в семнадцать лет кружила головы. Жаль, вы не можете видеть наш портрет. Он у Дмитрия Алексеевича, тот все с ним возится. Мама в центре, сидит на скамеечке, а мы обе возле нее на коленях стоим, как два ангела. Смешно, конечно, но здорово.
— Дмитрий Алексеевич хороший художник?
— Буйство красок. На мой взгляд, слишком много азарта и темперамента. Я бы предпочла большей сдержанности. Но он имеет успех, он, можно сказать, знаменитость.
— Так, вернемся к среде.
— Мы пришли с речки в восьмом часу, перед сном я заглянула в светелку. Маруся уже лежала в постели и читала.
— Что?
— «Преступление и наказание». По программе.
— Она спала в ночной рубашке?
— В пижаме.
— Окно было закрыто?
— Мы закрывали на ночь, родителям обещали.
— В чем она исчезла?
— В пунцовом сарафане, в котором обычно ходила на речку, и в купальнике.
— В купальнике? Вы купались по ночам?
— Никогда.
— Но она зачем-то переоделась ночью… и босая…
— Да, «вьетнамки» так и стояли у дивана.
— Она ходила в Отраде босиком?
— Нет.
— А что-нибудь вообще тогда пропало с дачи?
— Красная шелковая шаль, огромная, еще бабушкина. Она ее очень любила, вот Наташу Ростову в ней играла, — Анюта помолчала. — Но тут какая-то странность. Мне кажется, эту шаль я видела на стуле в светелке в четверг утром, как Маруся исчезла. А вот потом, когда милиция вещи осматривала, шали уже не было. Но, может быть, я ошибаюсь.
— Интересно… Скажите, кто-нибудь из-за забора, из рощи, мог видеть, как она, например, раздевалась?
— Забор сплошной и сад весь заросший. Пол-окна закрывает куст жасмина. Чтобы ее в светелке увидеть, надо подойти к окну вплотную. Кстати, и диван из окна не виден, он в углу за письменным столом.
— Вы сами спите крепко?
— Когда как.
— Во сколько вы заснули той ночью?
— В двенадцатом, проснулась около семи, встала воды напиться и свет увидела на кухне. Удивилась, заглянула в светелку: Маруси нет.
— Значит, речь идет примерно о семи часах. И вы ничего не слышали?
— Ничего.
— Анна Павловна, у меня создалось впечатление, что вы, еще толком ничего не зная, восприняли происшедшее как-то сразу трагически…
— Родители уехали при условии, что сестра будет слушаться меня во всем и без разрешения ничего не предпримет. Она была слишком живая и беспечная, понимаете? Но раз обещала маме… И потом: Марусина светелка, пустая, прибранная, окно распахнуто… Вообще, если ее не будили, она могла спать до полудня. И еще эти слова, что она боится…
— Вы ничего не трогали в светелке?
— Нет, только взяла ее записную книжку из сумочки на этажерке.
— Отпечатки пальцев отсутствовали именно на окне? Но в комнате они были?
— Да, конечно.
— Чьи именно?
— Во-первых, Марусины…
— А как определили их принадлежность?
— По ее вещам — расческа, зубная щетка, зеркальце… Провели идентификацию и установили тождество отпечатков, так же определили и мамины: она входила в светелку перед отъездом в Крым.
— А еще чьи-нибудь отпечатки в комнате нашли?
— Мои, например. Папины, Дмитрия Алексеевича, моего бывшего мужа…
— Что же делали Дмитрий Алексеевич и ваш бывший муж в комнате Маруси?
— Они привезли в то воскресенье наши вещи на все лето: чемоданы, сумки… Ну, разносили их по комнатам.
— То есть вы «наследили» все. А Петя?
— Он единственный из нас никаких отпечатков в доме не оставил. Очевидно, он туда не входил.
— Вообще не бывал в доме?
Он впервые приехал в Отраду. Мы все на машине Дмитрия Алексеевича, а он позже на электричке, прямо к обеду. После обеда мы пошли на речку, там они с Марусей поссорились. И до отъезда он просидел в машине. Выходит, действительно в доме не бывал.
— И где Марусина комната, не знал?
— Окно она ему свое показала, когда мы в саду обедали. Похвасталась: живу отдельно, как взрослая. Это я помню.
— До приезда родителей вы сами осматривали дом?
— Да.