Только одно завтра

Леру Юлия

— Мам! Мы же поедем, да? Поедем? Поедем?

— Иди к себе, — жестко сказала Таша, и сын сразу потемнел лицом и замолчал, а потом шмыгнул в комнату и закрыл за собой дверь.

Молча Таша прошла в кухню, Александр — за ней.

— Зачем ты приехал? Он только стал упоминать тебя реже, чем десять раз в день.

— Я приехал, потому что у меня здесь дела, — сказал он. — И потому что мне не хватало вас.

— Что,

еще какое-то условие в завещании, о котором я не знала? — не выдержала она, не глядя на него, отошла к плите, щелкнула кнопкой чайника и повернулась к шкафу. Ее обняли знакомые руки, и Таша на мгновение позволила себе поддаться этому — ощущению безопасности и тепла, которого ей так не хватало все это время, ощущению уюта, которое было, как оказалось, пропитано ядом лжи.

— Я люблю тебя.

— Тебе зеленый или… — Она осеклась, поняла, что именно он сказал.

Замерла.

Медленно убрала его руки и повернулась, слыша краем уха, как начинает шуметь нагревающийся чайник.

Любовь. Любовь? Он и правда сказал эти слова, или она услышала их просто потому, что хотела услышать?

Таша подняла голову, чтобы встретиться с Александром глазами, и в них увидела себя. Беременную и без мужа. Тридцативосьмилетнюю одиночку, не сумевшую даже единственный раз толком выйти замуж. Женщину с ребенком, имеющим особенности развития.

— Натали, это правда, клянусь тебе.

Она не выдержала и отвела взгляд.

— Ты поэтому приехал? — Ей нужно было знать.

— Да.

— Чтобы сказать?

— Да. И чтобы забрать вас отсюда, если ты захочешь.

— А если нет?

— Тогда я останусь здесь, с вами.

Еще один взгляд, и Таша увидела, что Александр совершенно серьезен. В его глазах она могла читать все чувства, о которых он ей говорил, и она прекрасно знала — знала по себе, потому что пережила это — что сейчас, если она ударит его туда, в центр, в самое сердце, то просто разобьет его на осколки.

Могла ли она? Нет. Нет. Не могла.

— Я беременна, — сказала она просто, и на мгновение ей стало страшно от гаммы чувств, сменившейся на его лице: удивление, радость, счастье, неуверенность, снова радость.

— Это…

— Да, это твой ребенок. Потому мне и было тогда плохо. Я просто не думала, что смогу.

Таша не думала, что умеет говорить так: отрешенно, как будто это ее не касается. Но пока сердце

будто онемело от его слов любви, как от новокаина, и она не знала, что будет, когда действие этого анестетика кончится. Быть может, станет намного больнее, чем до них.

— Почему ты не сообщила мне? — спросил он. — Я имел право знать.

Таша посмотрела Александру прямо в глаза.

— Я не думала, что… — Нет, она не могла соврать. — Мне было больно. Я хотела тебя наказать. — Ее горло перехватило, но Таша все-таки справилась. — Я не хотела, чтобы ты настаивал на сохранении брака из-за моей беременности. Я хотела тебя освободить.

Между ними было меньше шага, но казалось — километры пути. И вдруг эти километры понеслись ей навстречу. Все быстрее и быстрее, сливаясь в размазанный контур дороги, которая привела Александра к ней, а ее, Ташу, к нему.

Она поступала с ним едва ли не так же жестоко, как и он с ней. Лишала его возможности узнать о ребенке, который принадлежал ему так же, как и ей. Отбирала у него право называться отцом. Совершала ту же ошибку, что и он — лгала. Лгала, играя судьбой маленького, еще не рожденного человечка, который толкался не далее как этим утром у нее в животе.

Таша любила его. Она не могла поступить с ним так, как с ней поступил Дан.

— Прости меня, — сказали они одновременно, и километры снова превратились в один шаг.

Они сделали его вместе, и Александр обнял ее, и Таша подняла лицо, и он поцеловал ее, а потом еще и еще, шепча по-русски и по-итальянски:

— Господи, Натали, я скучал, я люблю тебя, у нас будет ребенок…

И из глубины ее сердца поднялось и вывернулось наизнанку слепящее ощущение правильности слов, которые она произносила в последний раз так много лет назад, адресуя человеку, который больше не был смыслом ее жизни.

— Я тебя люблю.

— Мам! — донесся из комнаты нетерпеливый голос Мити. — Ну, вы что там, решили или еще нет? Что мне Саньку написать?

Таша засмеялась в губы Александру, а потом вдруг всхлипнула и обняла его так крепко, как только могла, понимая, что судьба все-таки дала ей тот самый шанс, о котором она так долго мечтала.

— Пиши: уезжаю! — крикнул Александр Мите.

— Ю-ху-ху! — завопил тот. — Arrivederci, Санек! Арриведерчи!

Таша улыбалась.