Только по любви
Шрифт:
ГЛАВА 16
Рэнд наконец подстриг изрядно отросшую бороду. Он помылся, потому что не мог больше себя выносить. Несчастные полведра холодной воды, за большие деньги предоставленные охраной, сильно отличались от роскошной ванны, которую Изабель приготовила для него после турнира. Ему не хватало полной, большой ванны с ее комфортной льняной обшивкой, не хватало душистого мыла, не хватало льняного полотенца, больше всего не хватало соблазняющего прикосновения прелестной женщины, которая встала на колени, чтобы искупать его, и которую он затащил к себе в воду.
Господи, какой
Вскочив с грубого матраца, он встряхнулся, зло ругаясь на английском, французском и лингва франка многоязычных солдат Бургундии. Если он не найдет, чем заняться, кроме того, чтобы мучить и украшать себя воспоминаниями, он сойдет с ума.
Занятый жестокой борьбой со слишком живыми воспоминаниями об ощущениях, он не услышал шаги. Он повернулся к двери только тогда, когда ключ заскрежетал в замке. На одно безумное мгновение он подумал, что у него лихорадка или он действительно сошел с ума, так как показалось, что Изабель проскользнула в его комнату, похожую на камеру, в сильной струе свежего воздуха, аромате сарациновых духов и великолепии.
Она была невероятно прелестной в светлой накидке из желтозолотого льна, вышитого красной нитью поверх красного платья из тонкого льна, в маленьком красном чепце и вуали бледно-оранжевого цвета на волосах. В руках она держала закрытую корзинку, из которой исходили такие восхитительные ароматы, что его желудок заурчал в предвкушении. Однако это ее он хотел проглотить, каждый дюйм ее, беспрепятственно, остановившись только тогда, когда насытится навечно.
— Ну, сэр, — сказала она, остановившись как раз перед дверью, которую страж Тауэра запер за ней. — Вы посылали за мной?. Мне не рады?
— Нет, — сказал он хриплым от долгого молчания голосом. Дыханье сперло в груди, когда он говорил, и гнев обуял его, как удар молнии. — Где, ради Бога, ты была, что это заняло так много времени?
Она смотрела на него, как птица может смотреть на змею, которая свернулась клубком, настороженно, но уверенно, осознавая, что может улететь. Обойдя его скользящими шагами, она поставила свой груз на маленький столик под высоким окном, отодвинув в сторону книгу, которую он читал, его лютню, несколько листов пергамента, перо, брусок сухих чернил. Он медленно повернулся, чтобы проследить за ее продвижением, как подсолнух за солнцем, все волокна его тела были опасно напряжены. Его желудок сжался и тыльная сторона шеи стала горячей, когда она сняла накидку с плеч и положила ее на единственный табурет.
— Я занималась делом по раскрытию правды о мадемуазель д’Амбуаз, — сказала она.
Ее голос должен был быть успокаивающим, подумал он. Вместо этого он подействовал на него, как песня сирены, так что он сделал шаг в ее направлении. Раздражение от этого невольного движения придало резкости его ответу:
— Я приказал, чтобы ты не занималась этим.
— А что я должна была делать вместо этого? Сидеть, вышивая прелестные цветочки и ожидая известия о том, что тебя повесили?
— Ожидания, скорее, известия о том, что проклятие Граций сбылось и ты свободна.
Ее ресницы упали вниз, но он успел заметить вспышку ясного осознания в живой зелени ее глаз.
— Мне не хватило терпения.
— Или послушания, в котором ты клялась перед священником.
— Мужское самомнение, я считаю. На мессе в прошлое воскресенье тот же священник заявил, что женщины являются низменными существами чрезмерных страстей и бесчестия. Если нам отказывают в чести, тогда зачем беспокоиться о клятве, которую мы не выбирали?
— Твои страсти чрезмерны, милая жена?
Он был награжден тем, что она подняла глаза с гневным взглядом.
— Это было описание священника, не мое. Ты хочешь услышать, чем я занималась, или нет?
Он хотел, но это было второстепенное желание после тех желаний, которые роились в его мозгу. Подняв руку, выражая согласие, он отвернулся; лучше спрятать свидетельство того, что его размышления о ее страстях сделали с его телом.
Краем глаза он увидел свою узкую кровать и длинную белую полоску шелка, которая лежала в изголовье. Это был рукав от свадебного костюма Изабель, который она дала в знак расположения на турнире. Пропускать его через руки, спать, уткнувшись в него лицом, стало привычкой после того, как он нашел его среди упакованных вещей, которые Дэвид принес ему для удобства. Он все еще был покрыт пятнами его крови, бледно-коричневыми на белом шелке, но в ткани также задержался слабый запах Изабель, запах ее духов и присущей ей сладости. Когда он прижимал его к носу, это успокаивало биение его сердца, или так казалось, и навевало ему распутные сны.
Его не устраивало, чтобы она догадалась о том, как зависим он стал от этого утешения. Двигаясь не спеша, он подошел к кровати и притворился, что расправляет грязную простыню, в это время пряча шелковый прямоугольник под нее. Повернувшись к ней, он сделал ироничный поклон, предлагая низкую кровать в качестве сидения.
Она посмотрела на бугорчатый матрац, затем снова отвела взгляд, прежде чем покачать головой:
— Я лучше постою.
Это было разумно с ее стороны избегать этого довольно очевидного шага к погибели, подумал он. Он мог легко присоединиться к ней там и покончить со всеми разговорами.
— Ты знал, — спросила она, поставив кончики пальцев на стол рядом с собой, — что мужчина, который вернул повитуху домой после того, как мадемуазель Жюльет д’Амбуаз родила ребенка, был не из Брэсфорда? Что он был, на самом деле, джентльмен?
— Джентльмен?
— Так сказала женщина. Она его не знала, и он ей не назвал своего имени. Кажется, это он вложил в ее голову мысль об убийстве ребенка.
Он не знал. Даже если у него были идеи насчет того, кто мог провернуть это дело, тем не менее мало что можно было сделать с этим.
— Что ты хочешь? Я боюсь, дело зашло слишком далеко, так что причины и уловки уже не имеют значения. — Он промолчал, жестом отбрасывая эту тему. — Я вижу, шину сняли с твоего пальца. Он зажил?
— Верно. — Она посмотрела вниз на него, затем встретилась с ним взглядом; ее был беззащитный и такой ласковый от воспоминаний, что его сердце сжалось. — За это я должна поблагодарить тебя.
Он мог придумать способы, которыми можно это сделать, но подавил слова, наклонив голову.
— Не стоит.