Только теннис
Шрифт:
При каком бы количестве публики я ни играла, я всегда слышала три голоса: Нины Сергеевны, мужа и мамы. Где бы они ни сидели, с кем бы ни говорили, хотя бы пару слов, но слышала. Нина Сергеевна это знала, может, сама испытывала подобное, поэтому обязывала всех молчать. Маме гнев Нины Сергеевны не грозил, она и так сидела как вкопанная на одном и том же месте, среди публики, с интересом прислушиваясь к тому, что обо мне говорят. Как я понимаю, она получала удовольствие, неожиданно раскрывая окружающим, какое отношение имеет к игроку на корте. В ложу она пересела только тогда, когда я уже стала совсем знаменитой. Витя всегда в ЦСКА стоял в одном и том же углу, Нина Сергеевна тоже практически не меняла своего постоянного места. Три мои опорные точки в матче. Хотя, честно говоря, я не боялась зрителей, так как любила, когда они болели не за меня, а за моих соперников.
Порой складывалось впечатление, что
Неприятности у нее случались большие, и причиной нередко была я.
Нельзя об этом не рассказать.
В 1968 году впервые в истории отечественного тенниса мы с Александром Метревели, как я уже говорила, вошли в парный финал Уимблдонского турнира. Незадолго до этого события старшим тренером "Динамо" стала Светлана Алексеевна Севостьянова. До нее эту должность занимал Борис Ильич Новиков. Как ни странно, но у Бориса Ильича с Ниной Сергеевной не сложились отношения, разлад произошел то ли на спортивной почве, то ли на житейской, не знаю, во всяком случае, отношения были натянутыми, и приходу Севостьяновой Нина Сергеевна откровенно радовалась.
Прошло время, и стало ясно, что Светлана Алексеевна человек очень амбициозный. В принципе это неплохо, человек всегда должен стремиться чего-то достичь, но дело заключалось в том, что Севостьянова захотела сразу завоевать вершины. Добрейшая Нина Сергеевна предложила ей своих учеников: запиши Севостьянова их себе - она тут же стала бы заслуженным тренером республики. Но тут начали возражать другие тренеры. В каких бы Севостьянова ни была отношениях с Тепляковой, говорили они, она еще слишком молода для такого звания.
Поняв, что выбранный путь неудачен, Светлана Алексеевна повернула ситуацию так, будто во всей этой истории виновата Нина Сергеевна, навязавшая ей своих учеников. Чтобы добиться задуманного, она изменила тактику: уговорила лидера тех лет, Галину Бакшееву, переехать из Киева в Москву. Я не знаю, что произошло у Гали в ее родном городе, но планы их, видимо, совпали. Таким образом, в московском "Динамо" оказываются Бакшеева, на этот момент первая ракетка страны, Аня Дмитриева вторая, я, уже на подходе в ведущие, но пока третья-четвертая, Марина Чувырина четвертая-пятая, еще и Таня Чалко - почти вся женская сборная СССР. Бакшеева становится ученицей Севостьяновой, а Светлана Алексеевна автоматически одним из ведущих тренеров страны. Справедливости ради надо сказать, что спустя десятилетие Севостьянова доказала свое право на это звание, вырастив отличную теннисистку - Наташу Чмыреву, свою дочку.
Всю сложность создавшегося положения я ощутила на себе очень скоро. Оказывается, Севостьянова обещала руководству общества, что в финале Уимблдонского турнира будет играть Бакшеева, а случилось так, что мы с Аликом вошли в число финалистов. Любители тенниса со всей страны поздравляют с успехом, все обсуждают наш результат, а в "Динамо" я сталкиваюсь с совершенно непонятным для меня отношением: полным равнодушием к моему достижению и безучастностью к моей судьбе.
Я прошу, вернее Нина Сергеевна за меня просит, чтобы мне помогли получить квартиру, мы живем в маленькой двухкомнатной квартирке вчетвером, где я в одной комнате с бабушкой, сплю или на полу, или на раскладушке. Но Севостьянова считает, что я молодая и мне пока ничего не нужно. Я, как говорят, "не возникаю". Мы тогда не могли сказать: "Дайте квартиру!" Мы ничего не могли. Первый раз я получила денежный приз, когда выиграла детский Уимблдон, мне заплатили шестьдесят рублей. Это казалось очень высоким заработком.
Я поступаю в институт, дорога каждая минута, а для тренировок мне предоставляют неудобное расписание. Когда готовишься к соревнованиям уже на уровне первой десятки страны, важен каждый час, даже полчаса тренировок. В итоге получается, что квартиры у меня нет, времени для тренировок нет. А я между тем все чаще начинаю обыгрывать Дмитриеву, и ясно, что замахнулась на первое место в стране. Но Севостьяновой мои успехи не нужны. Если я первая, это означает, что авторитет Тепляковой незыблем. И началась страшная резня, Варфоломеевская ночь. Группа Нины Сергеевны - несколько хороших теннисисток получают корт на полтора часа в день в самое неудобное время, а Галя Бакшеева одна владеет кортом два или три часа тогда, когда она пожелает. Все это уже стало переходить за рамки приличия. Я начала возмущаться, Нина Сергеевна поплакивать. Мы пытались бороться. Светлана Алексеевна, в этих "соревнованиях" игрок опытный, делала все, чтобы я взорвалась, и, конечно, ей это удалось. На тренерском совете нам с Ниной Сергеевной устроили судилище. У нас нашли все симптомы звездной болезни. К тому же ее обвинили в том, что всех учеников она забросила ради меня. В общем, мы с ней оказались грязным пятном на бело-голубом знамени "Динамо". Я была в полном отчаянии. Тогда Нина Сергеевна принимает решение уйти из клуба. Она начинает вести переговоры о моем переходе в ЦСКА с Евгением Владимировичем Корбутом, старшим тренером армейцев. Тот соглашается, исходя, видимо, из таких расчетов: "Вот хорошо, Оленьку к себе возьмем. Ну, не будет первой, будет второй, все равно женщин в ЦСКА нет". Он посоветовал Нине Сергеевне, как правильно оформить мой переход.
Я отправилась к Колегорскому, в то время государственному тренеру, и рассказала ему, как мне трудно тренироваться в "Динамо", что в общем-то было святой правдой. Я рассказала и о сложившейся тяжелой ситуации, и о недостатке времени на тренировки, завершив свой монолог утверждением, что я должна перейти в ЦСКА ради того, чтобы расти как спортсменка дальше. В ЦСКА новые хорошие корты, отличные спарринг-партнеры, а главное, спокойная обстановка. На следующий день я уже тренировалась в ЦСКА. Тут и начались настоящие неприятности и собрания с проработками, о которых не хочется ни рассказывать, ни вспоминать. Севостьянова умела убедительно выступать. Я помню, как еще в детском теннисе Светлана Алексеевна увлекала нас на спортивные подвиги. Когда нас с Бакшеевой вызвали на очередной разговор, чтобы мы помирились, стали подругами, Светлана Алексеевна сказала: "Я совершенно не могу понять, почему эти две советские теннисистки не могут жить мирно? Вот если бы я пошла в разведку, то и ту и другую взяла бы с собой, не задумываясь!" После такого заявления, видя, что происходит на самом деле, у меня, как говорят, волосы встали дыбом. Но Севостьянова говорила так страстно и так убедительно, что сейчас мне кажется, что в тот момент она, наверное, действительно так думала.
В 1969 году в Италии впервые проходило первенство Европы, где я должна была играть. Однако в "Динамо" мне сообщили, что выездную характеристику я не получу. И хотя я была совсем неопытна в подобных делах, повела себя на удивление толково. Когда меня стали пугать, что, если я не вернусь в "Динамо", с характеристикой у меня всегда будут осложнения, я ответила, что еду в Италию не на прогулку, а в составе сборной команды страны и если руководство общества считает, что я не достойна звания члена совет-ской сборной и не могу защищать честь страны, то пусть дадут мне соответствующую характеристику.
В 1988 году в Киеве проходил чемпионат страны, и меня пригласила к себе в гости Бакшеева. Сделала вареники, и мы просидели с ней весь вечер как лучшие подруги. Со временем многое забылось, отлетело, а теннис, который нас объединял, остался.
Когда я ушла из родного общества, начали травить Нину Сергеевну. У нее сохранялась большая группа учеников, всех в ЦСКА невозможно было взять, и она осталась в "Динамо", но просила Корбута, чтобы ей разрешили, как и прежде, вести мои тренировки. Это меня устраивало, так как я ни в коем случае не собиралась расставаться со своим тренером. Корбут, которому было выгодно записать меня в свои ученики, на это не пошел. И все же через год Теплякова вынуждена была прийти в ЦСКА, жизнь ее на другой стороне Ленинградского проспекта оказалась невыносимой. Таким образом, "благодаря" Светлане Алексеевне женский теннис в столичном "Динамо" стал потихоньку разваливаться: Бакшеева спустя год возвратилась в Киев, Дмитриева и вовсе оставила спорт.