Только теннис
Шрифт:
В те годы каждый выезд за границу, кроме нескольких традиционных турниров, казался счастливой случайностью. Это уже позже, если не было заявки на игрока за три месяца до начала турнира, его не включали в сетку. А тогда, когда большинство теннисистов составляли любители, таких правил не было, и русских, как всегда, в последний момент записывали в стартовый протокол. Моя высокая классификация и в то же время любительский статус позволяли организаторам закрывать глаза на мой неожиданный приезд. Официально профессионалом я так и не стала, до конца спортивной карьеры оставалась любителем, хотя к концу семидесятых почти все западные теннисистки получили профессиональный статус и обязаны были подчиняться строгим законам коммерческого спорта.
В те давние годы мы, наверное, больше играли ради результата, чем ради денег. Мы вместе обедали, развлекались, болтали, как болтают все девчонки. Такая жизнь сближает. Сейчас спортсмены разъединены: большие деньги - это хорошо, но не во всем.
Сан-Франциско, зима 1989 года, я сижу у корта, наблюдаю за тренировкой своих девочек. Ко мне подходит Рози Казалс и говорит: "Пошли!" Я даже не успела спросить куда. "Возьми у Зверевой ракетки, будешь меня разминать". Казалс тогда было сорок, но она еще играла в турнирах, правда, теперь только парные комбинации. И на центральном корте, перед матчем с Навратиловой, я ее разминаю. "Знаешь, Ольга, - говорит Рози, - все такие пижоны, никто лучше тебя мне не покидает". Наша разминка, как фильм ретро, она тут же собрала всех "бывших", кто оказался на этом турнире, и мы все получаем огромное удовольствие.
Я убеждена, что душевной близости между игроками в мою бытность спортсменкой было больше, и, скорее всего, оттого, что деньги в теннисе тогда платили маленькие. Для нас призовой фонд в десять-пятнадцать тысяч казался огромным. Может, и мне общаться с западными теннисными звездами было проще оттого, что в своих странах они выглядели не лучше, чем я в своей. И Кинг и я чаще всего носили джинсы, в многотысячных платьях и бриллиантах никто на приемы не приходил. Конечно, Наташе Зверевой было сложно подружиться с Сабатини или Граф, как мы дружили в свое время. По теннисной классификации они шли рядом, по уровню жизни между ними пропасть.
"Вначале, когда пришли эти невероятные деньги, - вспоминала Дюр, - в раздевалке началась невообразимая ругань. Кто-то у кого-то зажал очко, кому-то подсудили. И в конце концов пришли к общему мнению: если мы будем так ненавидеть друг друга из-за пары сотен долларов, жизнь станет черной, давайте все же решим, что будем делать дальше... Собрались и решили: теннис есть теннис - это работа, но когда ты в раздевалке, работа уже закончилась. Что произошло на корте - переживай одна, переживай в душе, а в раздевалке настроение свое не демонстрируй". Это черта профессионального отношения к спорту - контроль эмоций вне арены.
...Мои победы над сильнейшими начались с выигрыша у Гулагонг в Куинс-клабе. Я долго подбиралась к первой десятке, но никого из них обойти никак не могла. То три сета сыграю с Кинг, то три сета с Энн Джонс, то еще с кем-то, но никак не получалось выиграть у суперзвезды. Вот уже совсем близко, вроде хорошо играла, Нина Сергеевна радовалась, все радовались, но победы не приходили. Я уже говорила, как вся изрыдалась и истерзалась от горя, что никак не могу дожать Гулагонг в последнем сете. Спустя годы перед Уимблдоном женщины играли турнир в Исборне, мужчины в Куинс-клабе. А тогда в Куинс-клабе - где я в 1973 году вошла в финал крупного турнира - соревнования шли параллельно и женские и мужские. Для тренера сборной Сергея Сергеевича Андреева Алик Метревели всегда и во всем был на первом месте, и, когда полуфинал Алика совпал по времени с моим финалом с Ивон Гулагонг, Сергей Сергеевич, естественно, отправился смотреть, как играет Алик.
Так первый свой крупный турнир я выиграла при большом скоплении публики, но при полном отсутствии хотя бы одного советского болельщика, пусть и старшего тренера сборной. Я победила Ивон очень легко, а главное, добилась преимущества над игроком, даже не десятки, пятерки. И первая моя мысль: "Как жаль, что Колегорский года не дожил до этой победы на пути к серебряной вазе Уимблдона". Колегорский, ветеран советского тенниса, написал книгу и в ней спрашивал: "Когда советский теннисист выиграет Уимблдон?" Потом я подумала о том, как порадуется Нина Сергеевна, потом немножечко о себе, а потом уже побежала звонить домой.
В 1973 году я на Уимблдоне уже вошла в число сеяных игроков. Турнир для меня закончился на 1/4 финала, но это означало, что я среди первых восьми, то есть место среди лучших заняла по праву.
На следующий год в США, на престижном турнире, я обыграла Кинг. Еще не наступили времена, когда синтетический ковер, покрытие корта, перевозят из города в город, как это стало происходить позже на серии "Вирджиния слимз". Тогда было так: сегодня мы играем в зале, завтра на улице, послезавтра вновь возвращаемся под крышу. При такой требующей и большого универсализма, и умения быстро перестраиваться в моментальной "смене декораций" я выиграла свой первый турнир в Америке. Это произошло в Филадельфии.
Со мной вместе в США была Женя Бирюкова, выступили мы с ней вполне прилично в паре, но она проиграла отборочные соревнования одиночек в Сарасоте и не попала на турнир в Филадельфию. Ее тренер Спиридонов, он же руководитель "делегации", вынужден был отправить Женю на следующий день домой в Союз. Посадил он ее одну в самолет и пустил через всю Америку. Это безумное правило, при котором экономят копейки, а теряют в сотни, если не в тысячи раз больше, сохранялось в Госкомспорте долгие годы. Я ничего не могла сделать, чтобы задержать хоть на несколько дней Лейлу Месхи в Сеуле, когда она проиграла первой ракетке мира Штефи Граф. Не говоря уже о том, какая это моральная травма для самой Лейлы, но страдали и ее подруги, переживая за нее. Мы собирали Лейлу ночью, чтобы девочки не видели ее отъезда. К тому же при отсутствии спарринга только Месхи могла разминать Савченко и Звереву.
Прилетели мы вдвоем со Спиридоновым в Филадельфию. И я из жары, которая стояла в Сарасоте, попала в прохладную погоду Филадельфии, с медленных земляных кортов Сарасоты на быстрое покрытие Филадельфии. Вечером приехала, а на следующий день утром играть. Тренировалась в зале двадцать пять минут. В первом круге обыграла Мастхофф. В то время она была первым номером в ФРГ и сохраняла это звание еще лет пятнадцать. Хорошая и очень умная спортсменка, владеющая мощным, с хлыстом, ударом, с хорошим чувством мяча, куда ни пробьешь - она уже там. Мне, с моим стилем, играть против нее было трудно. Во втором круге побеждаю Бетти Стове, первый номер Голландии. Третий круг. Я беру верх над австралийкой Гурлей, которая накануне выиграла у Гулагонг.
Пресс-конференция после этого матча сделала меня довольно популярной у журналистов. Что же на ней произошло? Английский у меня тогда был безобразный, но от пресс-конференций я тем не менее не отказывалась. Мы сидим с Гурлей перед журналистами, по их мнению, две провинциалки, одна советская, другая австралийская. Гурлей живет в Тасмании, на острове у Австралийского материка. Пресса начинает мучить Гурлей, задавая ей один и тот же вопрос: "Откуда вы?" Она так тихо: "Из Тасмании". Корреспондент переспрашивает снова: "Что такое Тасмания?" Она сидит, совершенно пунцовая, никак не может объяснить, где Тасмания. В конце концов я не выдержала: "Извините, - говорю, - вам географию в школе преподавали?" Он: "Что вы этим хотите сказать?" Я: "В Советском Союзе все дети знают, что Тасмания не на Луне, это остров рядом с Австралией". Гурлей смотрела на меня, как на врача-исцелителя, а журналистов этой выходкой я расположила к себе, меня запомнили, и писали обо мне, в общем, всегда хорошо.