Только тишина
Шрифт:
Он замолчал, посмотрел на меня с улыбочкой, потом спросил:
— Мы ведь одни, правда?
Я вздрогнул. Мне пришло в голову, что все это время он говорил о вечере. Но это не объяснило, почему в Центре нет, кроме нас, ни одной живой души. Так же, как на планетарных и даже орбитальных станциях, мимо которых мы прошли после выхода в плоскость эклиптики.
Я почувствовал, что на лбу выступают капельки пота. И невольно посмотрел в направлении двери.
— Видишь, — обрадовался профессор. Очевидно, он неправильно истолковал мое молчание. —
Я вздохнул с облегчением. Ерунда. Должно быть, я гораздо больше потрясен услышанным, чем мне казалось. Ведь на мгновение я подумал, что…
— Мы узаконили принцип, согласно которому не посылаем людей за временные рамки одного поколения. Сколько это будет в парсеках? Одиннадцать? Двенадцать? Тебе знать лучше. Как и то, что в обследованной нами сфере мы не обнаружили ничего живого. Может, из этого вытекает, что мы — единственная раса технологических существ во всей галактике? Не знаю. И никто не знает. Но проверить стоит. Наверняка ты не раз думал об этом, пилот…
— Понимаю, — выдавил я. — Теперь мы можем уложиться в рамках поколения, но одновременно проникнуть дальше. Потому что поколение это…
— Будет жить в два раза дольше, — подхватил Онеска. — Разумеется, в категориях, актуальных для внеземных условий. А именно…
— Мне лететь? — перебил я.
Он переживал губами. Какое-то время молчал, потом медленно отвернул голову.
— Уже полетели, — произнес он словно с неудовольствием.
Потребовалось некоторое время, прежде чем я нашел в себе силы спросить:
— Когда?
— Четыре дня назад, — быстро ответил он. — Тысяча кораблей. С радиусом действия в сто световых лет. В этой сфере находится, как тебе известно, как раз около тысячи звезд, обладающих планетами, которые могут быть для нас интересны. Пойми, — виновато добавил он, — требовалась огромная подготовительная работа. Ты в ней участия не принимал, так что…
— Обойдемся без объяснений, — жестко перебил я. — Это вы для меня можете сделать.
Он замолчал.
Тысяча ракет. По меньшей мере, три тысячи человек. Наконец-то стало ясно, почему это здание кажется вымершим. Полетели все, кто хотя бы раз в жизни держал в руках рычаги управления. А остальные переведены на коммуникационные станции в океанах. Если уж они сняли все экипажи с внеземных станций…
— Чудненько, произнес я. — А как насчет связи? Ей тоже предстоит заняться автоматам? Только автоматам?
— Нет, — ответил Онеска. — Не только.
— Это значит, — выговорил я, цедя слова, — что я не отправлюсь спать со всеми прочими..?
Он нетерпеливо мотнул головой. Нахмурился и уперся в меня глазами. Его лицо потемнело.
— Ладно, — решил я. — Не будем об этом. Пока.
Он какое-то время разглядывал меня, потом вздохнул и потянулся рукой к ближайшему пульту. Пробежал пальцами по клавишам, словно его раздражало, что все они находятся в нейтральном положении.
Все
Прекрасно задумано. Изящненько. Решить несколько теоретических проблем из области теории поля, разработать их практическое применение и отправить спать. Всего лишь. И подумать только, что людям пришлось этого ждать не один десяток веков…
У меня в ушах зазвучали слова матери: «Долгою будем вместе…»
Они должны были сказать им. Потому они так легко восприняли мое возвращение. Были поглощены тем, что должно произойти. Что Авия. Что отец. Что — все остальные. Они знали, что когда проснутся, я окажусь старше на восемьдесят лет. Буду старше матери. «Долго будем вместе…»
У меня по спине пробежал рой ледяных мурашек. Я понял подлинный смысл этих слов. Став ровестником своих родителей, я вряд ли проживу дольше их. Когда реализация «проекта»подойдет к концу, Авия, ставшая к моменту возвращения «Дины» на несколько лет меня старше, окажется в сравнении со мной малолеткой. Я понял, что означал ее смех.
Довольно. Мое место не здесь — в пространстве. Но место это заняли другие. Трудно. В конце концов, я мог бы и не вернуться. Со звезд не всегда возвращаются. Те, кто сейчас дежурит перед экранами, впресованные в обивку кресел, знают это так же хорошо, как и я. Но они полетели дальше, чем кто-либо до них.
Я прошел в центр кабинета и уселся. Вдохнул поглубже и расстегнул на груди комбинезон. И подумал, что, собственно, мог бы уже покинуть здание Центра. Для выяснений осталось немногое.
Я посмотрел в сторону неподвижной фигуры, застывшей в углу кабинета. И у меня промелькнула некая мыслишка.
— А теперь, — негромко произнес я, — мне мог бы я узнать, что вы на самом деле обо всем этом думаете. Не в качестве соавтора теории, профессора, а как обычный человек?
Он не ответил. Молчание затянулось.
Я спокойно ждал. Через какое-то время поднял голову и посмотрел в угол кабинета.
Его там не оказалось. Я не слышал, как он подошел к окну. Он стоял, повернувшись ко мне спиной, и смотрел в небо.
Прошла минута. Может, полторы. Это и был ответ. В любом случае, нечто, чего мне должно было хватить.
Прозвучал сигнал, и на экране показалось лицо Тарроусена. Профессор вздрогнул, повернулся, какое-то время смотрел на меня отсутствующим взглядом, потом пробормотал что-то непонятное и быстрыми шагами подошел к столу.