Только ты

Черногорская Ксения

— Не факт, что закончилось, — сухо и тихо отвечаю я.

— Мы можем это узнать.

— Делай, как считаешь нужным, — отвернувшись к океану говорю я. — Как привык — считаясь только с собой.

Он вздыхает. Не глядя на него, иду к воде и захожу в прохладу океана, утопая ступнями в мокром песке. Вода нежными, гладкими волнами омывает мои ноги до колен.

Немного постояв, оборачиваюсь. Он смотрит на меня. То ли растерян, то ли огорчён, то ли и то и то вместе.

— Чего же ты её не зовёшь? — спрашиваю я. — Узнай, получились ли снимки.

Он

делает несколько шагов ко мне и останавливается у самой воды.

— Я не понимаю твою реакцию, — говорит он.

— Неудивительно, — с горечью отвечаю я.

— Слушай, Милана, мы приехали сюда для того, чтобы сделать красивую фотосессию, разве нет?

— Да, — глухо говорю я.

— Мы её делаем.

Молчу.

— Почему ты ведёшь себя, как ребёнок?

Ничего ему не отвечаю. Просто стою в воде и смотрю вдаль. Океан дышит волнами, тихонько шумит прибоем. До меня доносится женский голос. Джоанна.

Я оборачиваюсь и вижу, что она показывает Ковалевскому на экране своего фотоаппарата с громадным объективом сделанные снимки. Судя по выражению его лица, он хоть и придирчив, но доволен. Зашибись вообще. Скрытая фотосессия в момент, когда я позволила себе быть собой.

Честно, я бы сейчас просто ушла. Но не могу. Некуда мне идти. Остро ощущаю зависимость от Ковалевского и его решений. Я ведь реально в его власти. Захочет меня оставить без денег на этом острове — оставит. Захочет забрать обратно в Швейцарию — заберёт. Захочет депортировать в Россию — депортирует. Захочет высечь розгами перед аборигенами — и его люди это сделают.

Снова поворачиваюсь к покачивающемуся тёмному океану, в котором отражается закатывающееся красное солнце. Вода у берега значительно светлее и прозрачнее, чем вдали. Видны тёмно-зелёные водоросли, перламутровые и серые ракушки и суетливые оранжево-белые рыбки.

Тут очень красиво и спокойно, но на душе откровенно погано. Прежде всего из-за осознания собственной беспомощности. И вообще — хочется напиться. Можно не коктейлем, а чем-нибудь покрепче. Я сейчас, пожалуй, даже водки могла бы выпить, хотя обычно предпочитаю алкоголь слабее двадцати градусов.

Позади меня слышится шуршание и шлёпание босых ног.

— Милана!

Оборачиваюсь. Они стоят в паре метров от меня. Джоанна, держа перед собой фотоаппарат, переводит взгляд с меня на Ковалевского с двумя нашими бокалами в руках.

— Посмотришь фотки? — спрашивает он.

— А зачем?

— Тебе разве не интересно?

— Нет.

Вздохнув, он пожимает плечами:

— Ну, как хочешь.

А потом добавляет:

— Тогда пойдём обратно. Фотосессия закончена.

Теперь пожимаю плечами я. Затем выхожу из воды и первые пару минут мы втроём молча возвращаемся к ресторанчику. Наши недавние следы в основном смыло водой, но в некоторых местах ещё заметны намёки на них.

Глава 20

— Сигареты не найдётся? — спрашиваю я одного из двух громил, которые несёт свой сторожевой пост по бокам входа в домик, где мне предстоит переночевать. У Ковалевского на острове своя резиденция, что совершенно неудивительно. Островов много, мы приплыли именно сюда. В полукилометре отсюда на длинной пристани пришвартована его яхта.

Молча поужинав в ресторанчике на берегу, где для нас был в течении пяти минут накрыт стол, мы снова расселись по машинам и приехали сюда. Ковалевский, видя, что я не желаю общаться, передал меня двум накачанным суровым лбам в белых рубашках и серых брюках, которые проводив меня сюда, молча встали по бокам от входа. Пару раз я посмотрела на них из окна, с небольшими разводами на стекле. Они стояли, замерев, как курсанты у Мавзолея. Люди Ковалевского просто поражали меня своей вышколенностью, организованностью и молчаливостью. Роботы какие-то, право слово, а не люди.

Домик белый, одноэтажный, с оранжевой черепичной крышей. Находится на территории белой с серыми горизонтальными полосами трёхэтажной усадьбы с крышей того же цвета и материала. Кругом пальмы, фонтанчики, фонарики, клумбы, подстриженные кусты и дорожки. По центру — огромный овальный и изогнутый бассейн с голубой водой. Сейчас он освещён по периметру множеством фонариков. Некоторые светятся и в нём самом и кажется, будто голубым светится сама вода. Вовсю хором стрекочут цикады. Небо чёрное, звёздное и безлунное.

— Не курю, — нехотя отвечает бугай.

— А у вас? — обращаюсь я ко второму.

— Нет.

Прекрасно поговорили, считаю. Огонёчек просто. Вздыхаю и усаживаюсь на лесенке небольшой площадки перед дверью. Оба сторожа — а их явно поставили сюда именно для того, чтобы я не сбежала, а не потому, что мне угрожает какая-то опасность — хмуро смотрят на меня, каждый со своей стороны.

— Что? — вызывающим тоном спрашиваю я, посмотрев сначала на одного, потом на второго. — Я здесь. Никуда не убегаю. Можете не напрягаться.

Вообще я не курю. Но от тоски, безделья и полнейшего непонимания своего ближайшего даже будущего, я бы сейчас, наверное, покурила.

Они ничего мне не отвечают. Переглянувшись, снова встают ровно, сложа руки с молчаливыми рациями за спиной, на манер американских военных. Им, наверное, так удобнее. Широкие у них спины. Качаются, похоже. Интересно, сколько Ковалевский им платит?

— Ребят, а ничего, что в этом домике даже книжек нет? — задаю новый вопрос я. — Мне в потолок плевать?

Молчат. Ладно, посмотрим, насколько вас хватит.

— Как вас зовут? — спрашиваю я того, что слева.

Даже не поворачивается ко мне. Шикарно просто.

— Вам запретили со мной общаться?

Только цвирканье цикад.

Перед усадьбой, огороженной высоким кованным забором песочный пляж, а за ним океан. Ветер доносит сюда его запах, который мешается здесь с ароматами листвы и цветов. Свежо, хорошо, тихо.

— Я хочу пойти купаться, — говорю я.

Тот, что справа, поворачивается ко мне и подносит к груди рацию с напряжённо замершим над кнопкой большим пальцем.