Только в моих объятиях
Шрифт:
— Кажется, ты хотела меня о чем-то спросить?
Мэри разглядывала панели, покрывающие потолок вагона. Их поверхность украшала искусная резьба, и задумчивые зеленые глаза внимательно исследовали прихотливый узор.
— Мэри?..
Девушка задумчиво прикусила губу, стараясь облечь в слова роящиеся в голове бессвязные мысли.
— Почему я не могу не откликнуться на то, как ты произносишь мое имя?
— У апачей не принято вслух произносить настоящее имя, данное человеку при рождении, — ласково улыбнулся Райдер. — Оно приберегается для особо важных или торжественных случаев и означает
— Ты, сама того не замечая, почему-то употребляла мое имя точно так же, как и я — твое.
— Вот как?
— Да. Я обнаружил, что отвечаю тебе точно так же, как если бы это Наич, Джозани или кто-то еще из чихуахуа просил меня об одолжении. — И он долгим взглядом посмотрел на Мэри, ожидая услышать то, что она давно должна была сказать.
Это не сравнимое ни с чем терпение постоянно лишало Мэри равновесия. С самого начала она поняла, что Райдер всегда дождется своего. Он вроде бы даже ухитрялся радоваться ожиданию и находить в нем прелесть, в то время как для нее самой ожидание было пыткой.
— Ты ведь знаешь, что я тебя люблю.
Райдер лишь молча смотрел на нее.
— Я и сама не знала, что при этом делается или говорится. А скорее всего просто боялась. Мне казалось, что тогда я стану частью тебя, а это для меня невыносимо. Но при этом, хотя ты и молчал, я знала, что ты меня любишь. Я следила за тем, как ты выражаешь свою любовь и восхищение, и видела, что ты не изменился к худшему, что ты остался прежним, только душа твоя оказалась намного богаче.
Пальцы Райдера легонько погладили Мэри по плечу и замерли.
— Это потому, что ты всегда была частью меня, — промолвил он. — С самого начала. Не с того дня, как мы повстречались, а с того, как появились на свет. Уже тогда тебе было уготовано место у меня в сердце и в мыслях. — И Райдер коснулся своего виска. — Твой дух всегда обитал здесь, и теперь, когда ты вместе со мною, во плоти, это стало глубже, правдивее и… богаче.
У Мэри было такое чувство, будто в душе у нее что-то вскипело и улетело с облачком пара, однако при этом не возникло ощущения потери. Потому что одно дело, когда какая-то часть души получает свободу, и совсем другое — когда она нас покидает. Первое можно только приветствовать, второе — оплакивать. Она пошевелилась и тут же оказалась в кольце его рук. От улыбки, озарившей ее лицо, у Райдера захватило дух, а Мэри как ни в чем не бывало свернулась у него под боком.
— Давай-ка спать, — сказал он, хотя Мэри, судя по ее виду, настроена была поболтать еще.
— Но…
— Мэри.
— Ну ладно, — сонно прикрыв глаза, уступила она. — Раз ты просишь…
В Тусоне их вагон прицепили к составу, следовавшему по Северо-Восточной дороге до Санта-Фе. От Санта-Фе они проехали еще немного на северо-восток до Топики. Путешествие проходило с завидной скоростью. Ренни выполнила обещание, телеграммами обеспечив их беспрепятственный проезд, и беглецов никто не побеспокоил.
Они много читали, подчас проводя целые вечера в мире и согласии — и не обменявшись при этом ни словом. Мэри раскопала в письменном столе колоду карт и лихо обыгрывала Райдера
Стараясь поскорее избавиться от этой скандальной мысли, девушка покраснела до корней волос и что было силы запустила в Райдера подушкой, когда он поинтересовался, с чего это она краснеет.
В Сент-Луисе они отважились выйти наружу и пообедать в привокзальном ресторане, где их никто не мог узнать и выдать властям. Им подали акульи плавники с молодым картофелем, аспарагус под соусом, холодный картофельный суп и салат. За время обеда они попробовали три разных сорта вина и завершили трапезу фруктами, сыром и кофе со сладким ванильным ликером.
Потом беглецы прогулялись по парку и вернулись на вокзал на извозчике. Было так приятно оказаться среди людей, которые лишь мельком глядели на них и торопились по своим делам. Их вполне могли принять за обычную парочку, наслаждавшуюся романтичным сиянием газовых фонарей на бульваре, — и в течение нескольких часов они старались делать вид, что именно таковыми и являются.
Возвращаясь в вагон, Мэри с Райдером постарались избежать встреч со служащими железной дороги. Их вагон уже подцепили к составу, направлявшемуся в Колумбию, и они вернулись к замкнутому существованию, столь милому их сердцу с самого отправления из Тусона. Правда, после краткой прогулки оба они чувствовали некое возбуждение, однако предпочли об этом промолчать.
Когда за окном замелькали пейзажи Огайо, Мэри не сводила глаз с Райдера, жадно вглядывающегося в них. Здесь все еще царила зима. Паровоз с трудом тянул состав по бесконечной равнине, то и дело увязая в наметенных ветром сугробах.
— В моей памяти здесь всегда было лето, — сказал Райдер.
Мэри уселась к нему на колени и спросила:
— И что же больше всего тебе нравилось в лете?
— Рыбалка с отцом, — уверенно отвечал он. — То, как мы с мальчишками таскали тайком зеленые яблоки из сада за домом у миссис О'Рейли. Четвертое июля [11] .
11
День независимости США.
— Хм-м-м, — пробормотала она. — Я тоже люблю парады…
— Дело не в парадах, — покачал он головой, — а в фейерверках. Мы с приятелями привязывали веревку с шутихой к… — Он запнулся, встретив возмущенный взгляд Мэри. — Ну, — смущенно закончил он, — кошке ведь не было больно…
— Это отвратительно, Райдер Маккей!
— Видимо, ты никогда в жизни ничего подобного не делала?
— Конечно, не делала, — с достоинством подтвердила Мэри. — У меня не было в том нужды, потому что имелись четыре младшие сестры, которых можно было мучить вволю.