Только в моих объятиях
Шрифт:
— Я хочу с тобой поговорить.
То, каким тоном были сказаны эти слова, а не их содержание вернуло Мэри на место. Позабыв про обиду, она с любопытством посмотрела на разведчика.
— Я знаю, что ты возлагаешь большие надежды на помощь моего дяди, — начал он. — Мне понятно, что тебе кажется, будто он не сможет отказать нам в содействии. Ведь это подтверждает весь твой предыдущий жизненный опыт. Уилсон Стилвелл — а я думаю о нем именно так, а не как о Дяде Уилсоне — никогда не был со мной накоротке. Он был сводным братом моей матери, но так и не сблизился с ней, хотя они воспитывались в одном доме и были одного возраста. Когда мать вышла
— Он никогда не интересовался нашими делами, а мы — его. И никто об этом не сожалел. Вот так это все было… и так и осталось. Мэри молчала, ожидая продолжения.
— Я понимаю, что ты объясняешь его присутствие на суде заботой обо мне. Учитывая ваши семейные отношения — это вполне естественно. Однако в данном случае ты жестоко ошиблась. Он был одним из основных свидетелей. И давал показания по поводу моего прошлого, а также моего образа жизни.
— Неужели это… — начала Мэри, но Райдер прервал ее, взмахнув рукой:
— Ему необходимо было обелить самого себя. Уилсон Стилвелл — одна из самых влиятельных фигур в сенате. Он заседает в целой дюжине важных комитетов и вхож к самому президенту. И именно благодаря его влиянию мне поручили организовать конвой через каньон Колтера. Он постоянно присматривал за тем, чтобы мне давали самые выгодные и важные поручения, чтобы я привлек к себе внимание влиятельных чиновников и таким образом смог сделать карьеру. По сути, именно он добился для меня такого привилегированного положения среди армейских разведчиков.
— Ни за что не поверю, — возразила Мэри. — Ты добился этого положения сам, своими заслугами. И я никогда не поверю в иное. В конце концов, если уж он так к тебе равнодушен, с какой стати сенатору беспокоиться о твоих делах и стараться помешать делать карьеру?
— Чтобы снять с себя куда большую вину. — Райдер уселся в кресло у стола и развернул его так, чтобы можно было свободно вытянуть ноги. Занавески на окнах вагона были раздвинуты. Солнце, проникавшее сквозь пыльное стекло, оттеняло чистые черты его сурового лица. — Я считаю Уилсона Стилвел-ла виновным в смерти моей дочери, моей жены, всего ее семейства и еще тридцати индейцев племени чихуахуа, погибших во время резни на перевале Антлера.
Мэри не только с трудом поверила в это — она вообще не понимала суть столь тяжкого обвинения, однако не сомневалась, что Райдер говорит от чистого сердца.
— Когда мою семью уничтожили тонто, а самого меня похитили, не последовало ни розысков, ни карательных акций со стороны армии. И я не виню их за это. Вполне возможно, что кто-то где-то все же додумался, что пора бы прекратить эту бойню. В конце концов, само нападение апа-чей тонто на наш караван было местью за недавнее нападение военных на одну из их стоянок. Единственное, что не давало мне покоя, — нежелание моего дяди организовать поиски или нажать на нужных людей, чтобы отомстить за нас. Вместо этого он воспользовался нашим горем, заявил, что все мы трагически погибли, и устроил публичное оплакивание горячо любимых утраченных близких. Это сослужило ему отличную службу: позволило увеличить до этого момента ничтожный разрыв со своим оппонентом и занять место в сенате.
— Ты не можешь рассуждать столь цинично, — мягко
Однако Райдера мало волновало, что ей почудился цинизм в том, что он считал чистой правдой.
— Многие годы спустя, когда мне позволили участвовать в набегах, пошел слух про белолицего сероглазого юношу, живущего среди чихуахуа. И вот тогда дядя решил выяснить причину этих слухов.
— Ты не можешь винить его в этом. Ведь это естественно, что ему захотелось…
— Приближалась очередная предвыборная кампания. Кресло под ним качалось, и его скорее всего не переизбрали бы на второй срок. Такое унижение было для него нестерпимо. А поиски пропавшего племянника — отличный способ отвлечь внимание избирателей от политики и скандальных разоблачений администрации и завоевать всеобщую симпатию. — Райдер улыбнулся одними губами, без малейшего намека на юмор. — Военные отыскали меня, — промолвил он. — Точнее сказать, захватили в плен. Я сбежал. Не единожды — трижды.
Казалось бы, какие еще доказательства нужны для того, что я не имею ни малейшего желания возвращаться к дяде или менять образ жизни? У меня была жена, дочь, семья. И они значили для меня несравненно больше, чем какой-то дядя, которого я и помнил-то едва-едва. То же самое я выложил и самому дяде, когда он прикатил на Запад лично. Он не узнал меня и с трудом поверил в то, что я вообще его племянник, однако я выдал себя, узнав его, — и этого оказалось достаточно. Из родственника я превратился в трофей.
Мэри до боли сжала лежащие на коленях руки и прикусила губу, чтобы не оскорбить его невольно вырвавшимися жалостными причитаниями.
— После этой встречи я сбежал в третий раз. Мне было двадцать лет. Я успел стать мужчиной — воином — задолго до этого, а Уилсон Стилвелл твердил, что я сам не знаю, чего хочу. Или что ничего не понимаю. — Тут лицо Райдера окаменело, а голос едва не сорвался на крик. — А скорее всего решил, что его собственные нужды гораздо важнее моих.
Резко вскинувшись в кресле, он постарался овладеть собой и, опершись руками о колени, продолжил:
— Последний побег оказался наиболее легким — но это я понял слишком поздно. А тогда был уверен в себе и даже злорадствовал, что в который раз оставил в дураках этих белых. Я забыл о необходимости прислушиваться к тому, что нашептывает мне интуиция. Я забыл о пользе умения выжидать и сбежал, как только представился случай.
Мэри приготовилась выслушать дальнейшее, ибо догадывалась, что именно ей сейчас поведают.
— За мной следили. Более того — они выжидали, что совершенно не принято в армии. Они дождались, пока кончится празднество в честь моего побега и пройдет еще несколько дней, пока воины выберутся в очередную вылазку. Они позволили мужчинам покинуть стоянку. А потом напали на беззащитный лагерь. Это все было подстроено, и дикая резня случилась по воле моего дяди. Он не смог оторвать от меня семьи — и тогда оторвал от меня семью. Вот какой это человек, Мэри! Помни об этом всегда!
Она смотрела на него во все глаза, не скрывая сквозившего в них ужаса. Хотел бы он знать, что разбудило в ней это чувство. Ужасается ли она содержанию его рассказа или тому, что он сам в него верит? Ведь хотя она и считает себя опытной особой, в ней неистребима тяга видеть в людях только лучшее. И ей будет непросто смириться с тем, что в его сердце гнездятся столь черные мысли. Райдер понимал, что она скорее будет стараться изменить его мнение, нежели пойдет вразрез с собственными убеждениями.