Только женщины

Бересфорд Джон Дэвис

–  Я домой хочу.

–  Она успокоится, когда мы устроимся где-нибудь на постоянное жительство, - шептала Милли.
– Если только это когда-нибудь будет!

* * *

До Амерсгама они добрались уж за полдень. Здесь признаки голода и нищеты не бросались так в глаза. Здесь реже просили милостыни, и встречные женщины не имели такого угнетенного вида и на вопросы отвечали не так сурово. Бланш дала одно яйцо девочке лет тринадцати, но сильной и здоровой, которая добровольно помогла им

втащить тележку на гору, и залюбовалась тем, как ловко девочка разбила скорлупу с одного конца и высосала содержимое. Их способ был менее опрятен и не экономен.

Уже под вечер, отдохнув и закусив, они двинулись к верхнему Вайкомбу и за милю от Амерсгама зашли на ферму - справиться, нет ли тут работы, т. е. зашла собственно Бланш, оставив мать и сестру стеречь тележку. На ферме она нашла трех женщин и девочку лет подростка, за доением коров. В течение нескольких минут она стояла и смотрела на них; женщины, хоть и заметили ее, не обращали на нее внимания. Наконец, старшая из женщин, со вздохом облегчения, поднялась со скамеечки, ласково потрепала корову по боку, подняла полное молока деревянное ведро и повернулась к Бланш: - Ну, девушка, чего тебе?

–  Не обменяете ли вы нам две пинты молока на жестянку консервов - языка?
– В первый раз еще Бланш решила пожертвовать частью своего драгоценного запаса, но ей нужно было молоко для матери, которая сегодня весь день ничего не ела.

Все три женщины и девочка неожиданно с интересом воззрились на Бланш.

–  Языка, говоришь? Откуда же у тебя, девушка, консервы?

–  Из Лондона.

–  А ты давно из Лондона? Ну, что там делается?
– И Бланш засыпали вопросами..

–  Ладно, молока я тебе дам, если у тебя найдется, во что взять его, - сказала пожилая женщина, и Бланш пошла за языком и за двумя бутылками, данными ей тетей Мэй.

Бутылки пошли обваривать кипятком, чтоб они не лопнули, а тем временем пожилая женщина расспрашивала Бланш: - Где же вы ночевать-то будете?

Бланш пожала плечами.

–  Если хотите, ночуйте здесь в сарае, только предупреждаю, там будет куча народу. Все больше глупых лондонцев. Кой-какое занятие мы для них находим, но по совести говоря, я бы всех их отдала за трех хороших батраков-мужчин.

Она раздумывала, презрительно кривя рот на сторону.
– Ну, да что уж!
– продолжала, она со вздохом - Что ушло, того не вернешь; я только вас предупреждаю, чтоб вы берегли свою провизию, а то эти бродяги мигом стащат - оглянуться не успеете.

–  Дело не во мне и не в моей сестре, - пояснила Бланш.
– Но с нами мать. И, я боюсь, она

расхварывается. Если б вы позволили ей переночевать у вас в кухне? Будьте спокойны - она ничего

Не украдет.

После краткого раздумья женщина согласилась.

Но ни ночлег под кровом, ни парное молоко, которое она выпила с удовольствием, не оживили миссис Гослинг. На расспросы добродушной фермерши она отвечала как-то путанно и неохотно. И вид у нее был растерянный, фермерша объясняла это тем, что солнце слишком нажгло ей голову.

–  Ну, да дня через два она оправится. Вы только не держите ее на солнце.

–  Вы думаете, что так легко!
– вздохнула Бланш.

Эту ночь Гослинги

спали все втроем, в чердачной комнатке, мать на кровати, дочки на полу. Платя доверием за доверие, они ввезли свою тележку в кухню и помогли фермерше запереться на ночь. Это была сложная процедура: все двери и окна запирались на болты и на замки.

–  Больно уж вороватый стал народ, - поясняла она.
– Да и как осудишь, когда людям есть нечего? А, все-таки, свое добро надо беречь. Их только пусти, так они за неделю все приедят, а потом все равно будут голодать. По вашему, это жестоко?
– но, ведь, это для их не блага. Есть, конечно, и такие, с которыми приходится быть строгой. Да вот вчера я одну такую прогнала. Миссис Изаксон - еврейка, что ли. Вот несносная!

Бланш мельком вспомнила, что и тетя Мэй говорила ей про какую-то миссис Изаксон, от которой она не могла избавиться.

Фермерша подняла своих гостей чуть свет и, хоть не дала им пищи на дорогу, как тетя Мэй, зато дала ценный совет:

–  На вашем месте, я бы пошла мимо Вайкомба, в Марлоу, через гору. В этих местах вас, все равно, нигде не примут. Но вы обе девушки на вид здоровые, а скоро жатва, так что работа должна найтись.

–  Марлоу?
– повторила Бланш, стараясь запомнить это имя.

Фермерша кивнула головой.
– Там и мужчина есть. Чудак большой. Не такой, как сам Ивэнс, мясник из Вайкомба. Этот с бабами не хороводится - ну, а на работу их ставит ловко. Впрочем, там дальше видно будет. Может, он еще и переменится.

Миссис Гослинг не хотела уходить, уверяла, что она идти не может, и все спрашивала, идут ли они домой.

–  Скажите лучше: «да», - шепотом посоветовала фермерша.
– Это от солнца у нее в голове не много помутилось. Когда устроитесь в Марлоу, она оправится.

И миссис Гослинг удалось, наконец, усадить в тележку. Девушки нашли сломанный зонтик и развернули его над головой матери, в защиту от солнца. Они сами страшно устали, и от сапог Милли остались одни дыры, но теперь у них впереди была определенная цель, и до нее оставалось пройти всего каких-нибудь десять-двенадцать миль.

–  Мы будем там к полудню, - ободряла Бланш. Бессознательно, все уже теперь привыкали к новым мерам времени:

МЯСНИК ИЗ ВАЙКОМБА

Близ Вайкомба из-под изгороди, где она, по-видимому, отдыхала, поднялась женщина и вышла на дорогу, навстречу Гослингам. Это была румяная, полная женщина лет за сорок, но вялость кожи на лице, согбенные плечи и походка старили ее.

–  С добрым утром!
– приветствовала она Гослингов.
– Если я вам не помешаю, я бы охотно пошла вместе с вами.
– Она говорила с иностранным акцентом и с неправильными ударениями.

–  Куда?
– спросила Бланш.

–  Ах! не все ли равно, куда? Я жила тут у одной фермерши. Но она мне не компания. Необразованная, простая женщина, мужичка. А вы и ваша матушка не мужички - это сразу видно. Я не люблю жить с простонародьем. А куда идти - не все ли равно? Все мы ищем одного: работы в поле - аристократки и крестьянки. Но не лучше ли тем, из нас, которые не родились крестьянками, держаться друг друга?