Только женщины
Шрифт:
– О, Господи! Да отстаньте вы, проклятые. Я прямо не в состоянии дальше идти. Никогда меня так не мучила жара.
Бланш и Милли тоже вынуждены были остановиться.
– Какая тишина!
– сказала Бланш. Воздух полон был звуков: жужжанья и гуденья насекомых, птичьего щебета, но они ждали только звуков, имеющих связь с человеком, а т. к. ни людских" голосов, ни детского крика, ни стука копыт и скрипа колес, ни даже собачьего лая не было слышно, им казалось, что кругом царит глубокая тишина.
– Неожиданно издали донесся как бы стук запираемой калитки и тонкий девичий голос звавший: - «Цып! Цып! Цып!».
–
У ворот, отгораживавших запретную дорогу от шоссе, они поспорили немного о том, вправе ли они идти по ней и не лучше ли оставить тележку за воротами, но Бланш, по обыкновению, решила дело, крикнув: «Да ну, идем уже!…» И они пошли.
В лесу за воротами их, по крайней мере, не осаждали докучные мухи. Даже старуха Гослинг оживилась.
– Здесь так приятно - не жарко. А обе девушки совсем повеселели.
– Чего доброго, опять влетит нам, - хихикнула Милли.
– Что поделаешь? Попытка не пытка, а спрос не беда, - вздохнула ее мать.
– Ведь теперь обстоятельства совсем особенные. И в том, что мы попросим продать нам кружку молока, обиды нет.
Бланш нетерпеливо дернула за рукоятку тележки. Да неужели же мать ее не понимает, как теперь все изменилось. Бланш начинала восхищаться собственным умом. Насколько она сообразительней других, насколько лучше их умеет приспособиться к изменившимся условиям жизни. Она гордилась своим умением разобраться в происходившей перемене.
– Теперь иди, куда хочешь, делай, что хочешь, - говорила она себе.
– Теперь все другое. Как будто все стерли с доски и начинай сначала.
И эти мысли бодрили, ее, окрыляли. И странное, новое ощущение радости жизни вливалось в грудь ее, ей было жаль матери и сестры.
Неожиданно они очутились на просеке и увидали перед собою дом - низкий и длинный, весь увитый ползучими мелкими розами и виноградом, и вокруг дома запущенный сад с невысокой оградой из красного кирпича. На краю просеки, в тени под деревьями лежало несколько коров, медленно и вдумчиво жуя жвачку; одна корова стояла поодаль от других, положив голову на садовую калитку и по временам взмахивая длинным, тонким хвостом.
Процессия остановилась.
– Как же нам быть теперь?
– спросила миссис Гослинг. Милли негромко крикнула: «Кыш!» и слабо хлопнула в ладоши; Бланш сделала то же, погромче; но корова только сердито махнула хвостом.
– Скверное животное!
– пробормотала миссис Гослинг и замахала платком на корову.
– Я знаю, что мы сделаем, - вскрикнула Бланш.
– Мы оттесним ее тележкой.
– Она повернула тележку, и все три женщины покатили ее по направлению к корове, как осадный таран, но при этом сделали маленькое обходное движение, чтобы атаковать неприятеля с фланга и оставить ему место для ухода.
– Боже мой! Что вы такое делаете?
– неожиданно раздался женский голос. Гослинги с испугу выронили из рук дышло. Из-за ограды на них смотрела молоденькая девушка, лет шестнадцати-семнадцати, очень смуглая, растрепанная, с раскрасневшимся лицом и удивленными глазами. Когда они перепугались и разом все три повернулись к ней, она прыснула со смеху:
– Тут у калитки такое огромное животное. Мы так испугались, - залепетала миссис Гослинг.
– Мы только…
– Да неужто вы это про Алису? Не может быть, чтобы вы втроем напали на бедную Алису, да еще с такой большой тележкой. И еще втроем.
– Это называется Алиса?
– тупо удивилась Бланш.
– Это? Это моя любимица, Алиса, если вы хотите знать.
– Она откинула назад Полосы со лба и подошла к калитке. Корова приветственно замахала головой.
– Милая моя Алисочка! Бедненькая! Обидели тебя? А ты отойди в сторонку. Дай этим смешным людям войти. И тебе самой вовсе не полезно стоять на солнце, - иди-ка лучше, полежи в тени.
– Она тихонько отвела голову коровы от калитки и, положив обе ладони ей на бок, стала тихонько подталкивать ее к деревьям.
Миссис Гослинг смотрела на нее с таким же изумлением и страхом, словно в цирке на укротителя львов.
– Кто бы мог подумать, что она такая ручная!
Корова, наконец, улеглась в тени.
– Ну, смешные вы люди, говорите теперь, чего вам надо, - обратилась к ним молодая девушка.
Миссис Гослинг начала было объяснять, но Бланш поспешно перебила ее: - Ах, мама, помолчи. Ты ничего не понимаешь. Мы идем из Лондона…
– Господи помилуй!
– вскричала девушка.
– И нужно нам… - Бланш запнулась. Определить, что собственно им нужно, было не так-то легко. Давеча Бланш обиделась, что сердитая женщина назвала их нищенками. Но, ведь, в сущности, оно так и есть.
– Разумеется, прежде всего, пищи, - помогла ей девушка.
– Не стесняйтесь. Вы не первая. Сколько их у нас перебывало!
– Не столько пищи, сколько перемены пищи, - догадалась Бланш.
– У нас с собою есть консервы, и довольно много, но нам консервы опротивели. Мы от них больны. Мы с радостью бы выменяли несколько жестянок консервов на молоко и яйца.
– Вот это умно, - одобрила молодая девушка.
– Если б вы знали, что нам предлагали. Чаще всего, конечно, деньги.
– Миссис Гослинг раскрыла было рот, но Бланш нахмурилась и покачала головой.
– А деньги сейчас все равно, что пуговицы. Даже хуже: пуговицы - те хоть пришить к платью можно. А то старую мебель, сковороды, драгоценности. Одна так все хотела подкупить нас старой брошкой и тому подобным хламом. Вот ужасная женщина! Но, однако, у меня еще куча работы, которую нужно покончить до захода солнца.
– Она остановилась и посмотрела на своих гостей.
– Послушайте, вы как хорошие? Кажется, вы ничего?
Миссис Гослинг только хотела возмутиться, но Бланш опять предупредила ее: - что значит -хорошие?
– Да то, что мама моя, конечно, даст вам все, что вы попросите. Милая мамочка! И позволит вам переночевать у нас. Но вы не должны пускать у нас корней, как миссис Изаксон и некоторые другие. А не то, ведь, тете Мэй и мне придется выставить вас.
– Мы заплатим за все, что возьмем, - с достоинством сказала м-сс Гослинг.
Молодая девушка улыбнулась.
– О, конечно. Только эти желтенькие кружочки теперь ни к чему. Подождите здесь. Я сейчас позову тетю Мэй.