Толкование путешествий
Шрифт:
Булгаков находился под непрерывной и страшной угрозой, справиться с которой было выше человеческих сил. «Что, мы вам очень надоели?» — спросил его Сталин во время знаменитого телефонного разговора [555] . «Поверьте моему вкусу: он вел разговор сильно, ясно, государственно и элегантно», — писал Булгаков другу. Со Сталиным же он делился тем, что «с конца 1930 года страдает тяжелой формой нейрастении с припадками страха и предсердечной тоски» [556] , и помочь ему может только поездка вместе с женой за границу. Получив отказ, он лечился гипнозом у доктора С. М. Берга. Лечение помогло с первого же сеанса. Началось оно, судя по дневнику Е. С. Булгаковой, 21 ноября 1934 года [557] . Доктор внушал, что завтра пациент сможет пойти в гости один. Действительно, назавтра писатель вышел один, чего не было уже полгода. Прошло два месяца, и увлеченный Булгаков начинает сам лечить гипнозом. Пациентом был художник В. В. Дмитриев, страдавший от «мрачных мыслей». После первого внушения Дмитриев позвонил «в диком восторге», просил еще: «мрачные мысли, говорит, его покинули, он себя не узнает» [558] . В феврале 1935 года Берг провел Булгакову еще три сеанса. Один из них был, по переданным Еленой Сергеевной словам пациента, «замечательно хорош»; после другого Берги, Булгаковы и другие гости ужинали вместе. «Уходя, Берг сказал, что он счастлив, что ему удалось вылечить именно М.А.». Потом доктор Берг заболел сам. Извиняясь, что не может прийти на очередной сеанс, он продолжал с интонациями, характерными для его не знающей юмора профессии: «Бесконечно рад тому, что вы вполне здоровы; иначе и быть, впрочем, не могло — у вас такие фонды, такие данные для абсолютного и прочного здоровья!» [559]
555
Чудакова М. Жизнеописание Михаила Булгакова. М.: Книга, 1988. С. 340.
556
Там же. С. 350.
557
Дневник Елены Булгаковой. С. 77–78.
558
Там же. С. 86.
559
Отдел рукописей Института русской литературы (Пушкинский Дом). Ф. 369. Ед. хр. 351.
Инфантильная позиция пациента-гипнотика, зависимого от чужой воли и способного без рассуждений ожидать магической помощи со стороны, в творчестве Булгакова принимала формы блестящей и иронической фантазии. «Культурные люди стали на точку зрения следствия: работала шайка гипнотизеров и чревовещателей, великолепно владеющая своим искусством» — так заканчивается Мастер и Маргарита. Но читатель, конечно, не верит следствию. Читатель верит автору: чудесное вмешательство не только возможно, но и является единственным выходом из абсурдной советской ситуации. В пьесах и романе Булгакова, написанных в 30-е годы, всерьез, с надеждой и верой запечатлен образ всесильного помощника, обладающего абсолютной светской властью или магическим всемогуществом, которые тот охотно, без просьб использует для спасения больного и нищего художника. В начале и в конце десятилетия он обращал подобные ожидания к Сталину. Похоже, что в середине 30-х годов его надежды адресовались американскому послу в Москве.
Почему-то в декабре 1933 года Булгакова отмечает в дневнике официальное сообщение о прибытии в Москву «нового американского Посла» [560] . Скорее всего, супругов интересовал гонорар за постановку Дней Турбиных в Америке. И действительно, Буллит сразу посетил спектакль Турбиных, через некоторое время официально запросил рукопись пьесы и держал ее на своем рабочем столе. В марте 1934 года Дни Турбиных были поставлены в Йейле, родном университете Буллита. Чарльз Тейер вспоминал, что его первое знакомство с Буллитом, только что прибывшим в Москву в качестве посла, началось тоже с Турбиных. Тейер начал учить русский язык и, оказавшись в Москве, искал работы в новом посольстве. Посол жил тогда в «Метрополе», Тейер с трудом пробился к нему и представился. Буллит попросил его прочесть страницу из лежавшей перед ним рукописи. Это были Дни Турбиных. Читать по-русски Тейер еще не мог, но содержание пьесы знал и стал ее пересказывать. Буллит понял обман, но оценил молодого человека, который действительно стал его переводчиком, а потом и кадровым дипломатом [561] .
560
Дневник Елены Булгаковой. С. 48–49 (далее ссылки в тексте).
561
Thayer Ch. W. Bears in the Caviar.
Булгаков и Буллит познакомились 6 сентября 1934 года на очередном спектакле Дней Турбиных во МХАТе. Американский посол подошел к драматургу и сказал, что «смотрит пьесу в пятый раз» (когда Наполеон встретился с Гете, он сказал, что семь раз читал Вертера). «Он смотрит, имея в руках английский экземпляр пьесы, говорит, что первые спектакли часто смотрел в него, теперь редко», — с гордостью записывала Елена Сергеевна (68). Судя по ее записям, они с мужем много раз бывали на официальных и домашних приемах в посольстве. Поначалу это знакомство казалось сенсационным: друзей семьи «распирает любопытство — знакомство с американцами!». Потом записи Елены Сергеевны об этих контактах становятся спокойными, даже монотонными. 16 февраля 1936 года она записывала: «Буллит, как всегда, очень любезен»; 18 февраля: «Американцы очень милы»; 28 марта: «Были в 4.30 у Буллита. Американцы — и он тоже в том числе — были еще милее, чем всегда». Через две недели: «Как всегда, американцы удивительно милы к нам. Буллит уговаривал не уезжать, остаться еще…» (113, 114, 118). Посол охотно демонстрировал свою дружбу с писателем. Он представлял его европейским послам и публично хвалил его пьесы. Он познакомил Булгакова с сотрудниками своего посольства — Джоном Уайли и его женой Айрин, Джорджем Кеннаном, Чарльзом Тейером, Чарльзом Боленом и военным атташе Филиппом Файмонвиллом.
Булгаковы и Буллит с его свитой общались между собой так, как общаются близкие люди — иногда очень часто, почти каждый день, иногда с большими перерывами, совпадавшими с отъездами Буллита в Вашингтон. 11 апреля 1935 года Булгаковы принимают американцев у себя («икра, лососина, домашний паштет, редиски, свежие огурцы, шампиньоны жареные, водка, белое вино», 92). 19 апреля они обедают у секретаря посольства Чарльза Болена. 23 апреля в посольстве состоялся Фестиваль весны и, среди сотен высокопоставленных гостей, Булгаковых принимают с особым почетом: «Болен и Файмонвилл спустились к нам в вестибюль, чтобы помочь. Буллит поручил м-с Уайли нас занимать» (96). Айрин Уайли была официальной хозяйкой этого колоссального приема. Булгаковы были, конечно, чувствительны к подобному вниманию; оно наверняка произвело впечатление и на окружающих, среди которых была вся советская верхушка. 29 апреля у Булгаковых снова Болен, Тейер, Айрин Уайли и еще несколько американцев. «М-с Уайли звала с собой в Турцию». Уже назавтра Булгаковы снова в посольстве. «Буллит подводил к нам многих знакомиться, в том числе французского посла с женой и очень веселого толстяка — турецкого посла». Следующий вечер, третий подряд, Булгаковы вновь проводят с американскими дипломатами. «У Уайли было человек тридцать. […] Были и все наши знакомые секретари Буллита»; был тут и непременный Штейгер. Привыкнув к иноземной одежде, Булгакова отмечает теперь кухню: «шампанское, виски, коньяк, […] сосиски с бобами» (97). С Тейером и Файмонвиллом Булгаковы сплетничают о личной жизни Болена (103). Дело доходит до того, что общие знакомые ищут у них Болена, когда он куда-то не пришел (95–96). Примерно в эти дни Буллит пишет Рузвельту: «Я, конечно, не могу ничего сделать для того, чтобы спасти хоть одного из них».
А помощь была нужна. Все это время Булгаковы пытались подать документы на выезд. 11 апреля 1935 года Булгаковы принимали у себя двух секретарей американского посольства, Болена и Тейера. «М.А. […] сказал, что подает прошение о заграничных паспортах… Американцы нашли, что это очень хорошо, что ехать надо», — записывала Елена Сергеевна (92). В июне 1935 года документы были приняты инстанциями; в августе Елена Сергеевна записывает о получении очередного отказа. 16 октября Булгаков один ездит на дачу к Тейеру. 18 октября Булгаковы на обеде у посла: «Буллит подошел, и долго разговаривали сначала о Турбиных, которые ему страшно нравятся, а потом — „Когда пойдет Мольер?“» (107). Мольер пошел только в феврале 1936-го, и на генеральной репетиции был Тейер с коллегами: «американцы восхищались и долго благодарили». 16 февраля Булгаковы на приеме у Буллита, только что вернувшегося из Америки: «гости — дипломатический корпус, немного русских», в их числе Буденный «в новой форме» (ИЗ). 19 февраля «опять у Буллита», который «был в пиджаке, не в визитке, как в прошлый раз» (114). В этот раз гостям Буллита был показан с очевидным намерением выбранный фильм «о том, как англичанин-слуга остался в Америке, очарованный американцами и их жизнью». 21 февраля Буллит на просмотре Мольера: «за чаем в антракте […] Буллит необычайно хвалебно говорил о пьесе, о М. А. вообще, называл его мастером» (понятно, какое значение имело это слово для Булгакова). На следующий день посольская машина отвозит Булгаковых «на американскую дачу». Между тем со сцены снимают Мольера. 14 марта Булгаковы снова приглашены на обед к послу. «Решили не идти, не хочется выслушивать сочувствие, расспросов» (117). Через две недели все же поехали к Буллиту. «Американцы — и он тоже в том числе — были еще милее, чем всегда» (118). 7 октября Кеннан «около одиннадцати вечера заехал за нами на машине. Я не поехала». В ноябре Булгаков еще два раза был на раутах в посольстве. Хотя Булгаковы общались со всей свитой посла, их отношения имели личный характер. После отъезда Буллита Булгаков в посольстве не бывал. В апреле 1937 года его вновь приглашали на костюмированный бал, который давала дочь нового посла. Он не поехал, сослался на отсутствие костюма. В сентябре 1937 года секретарь Файмонвилла приглашала Булгаковых «настойчивыми звонками». Без объяснения причин Елена Сергеевна фиксирует: «Мы не пошли» (165).
Михаил Булгаков был, возможно, самым близким из русских приятелей Уильяма Буллита и наверняка самым уважаемым из собеседников. Из женского дневника мы знаем, во что эти люди одевались и что они ели. О чем они беседовали? Чего-то Елена Сергеевна могла не слышать; что-то знала, но предпочла не писать об этом. Во всяком случае, планы отъезда писателя с женой обсуждались с сотрудниками американского посольства, которые и разговорами, и кинофильмами поддерживали эти намерения. Трудно себе представить, чтобы Булгаков не связывал теперь с ними, и прежде всего с самим послом, своих надежд. Говорили они и о многом другом. «Тех, кто побывал за границей, он готов был слушать, раскрыв рот», — вспоминала о Булгакове первая его жена [562] .
562
Цит. по: Чудакова М. Жизнеописание Михаила Булгакова. С. 164.
Уильям Буллит — пациент, соавтор и спаситель Фрейда, дипломатический партнер Ленина и Сталина, наследник Рида и сотрудник Рузвельта, приятель Фицджеральда и Булгакова — заслуживает того, чтобы о нем писались романы. Они и писались; может быть, Ночь нежна не был единственным?
Бумаги Булгаковых на выезд лежали в инстанциях. В июне 1934 года Булгаков получает очередной отказ на свою просьбу отпустить его за границу. Он обжалует его в новом письме Сталину, на которое не получает ответа. Все лето «М.А. чувствует себя отвратительно»; «все дела валятся из рук из-за этой неопределенности»; «очень плохое состояние — опять страх смерти, одиночества, пространства» (60–61). 6 сентября Булгаков на своем спектакле во МХАТе знакомится с Буллитом. Скоро, 21 сентября, Булгаков возобновляет работу над Мастером и Маргаритой. 13 октября его жена записывает: «…плохо с нервами. Боязнь пространства, одиночества. Думает, не обратиться ли к гипнозу» (74). В октябре 1934 года Булгаков пишет набросок последней главы своего романа. Воланд беседует с Мастером:
— Я получил распоряжение относительно вас. Преблагоприятное. Вообще могу вас поздравить. Вы имели успех.
Так вот, мне было велено…
— Разве Вам могут велеть?
— О, да. Велено унести вас [563] .
В первых редакциях романа, написанных еще до прибытия Буллита в Москву, в тексте не было ни Мастера, ни Воланда. Дьявол, впрочем, был уже в самых первых редакциях, но оставался абстрактной магической силой. С каждой следующей переработкой дьявол становился все более земным и конкретным, приобретал все более человеческие, хотя и совершенно необычные, черты. А став таковым, он оказался иностранным консультантом, чем-то вроде fellow-traveler с того света. Сбывалась давняя идея Мандельштама: чтобы русский роман зажил новой жизнью, героем должен быть иностранец, который «пялит глаза на все и некстати обо всем рассказывает» [564] . Среди вариантов названий романа были, например, «Консультант с копытом» и «Подкова иностранца». Булгаковеды соглашаются в том, что Воланд, в романе много раз прямо называемый сатаной, им все же не является.
563
Чудакова М. О. Архив М. А. Булгакова. // Записки Отдела рукописей ГБЛ. Вып. 37, 1982. М.: Книга. С. 111.
564
Мандельштам О. Литературная Москва. Рождение фабулы // Сочинения. М.: Худож. литература, 1990. Т. 2. С. 274, 280.
Визит Воланда в Москву совпадает по времени с пребыванием Буллита в Москве, а также с работой Булгакова над третьей редакцией его романа [565] . Как раз в этой редакции прежний оперный дьявол стал центральным героем, воспроизводя характерное для Буллита сочетание демонизма, иронии и большого стиля. Дьявол приобрел человеческие качества, которые восходят, как представляется, к личности американского посла в ее восприятии Булгаковым: могущество и озорство, непредсказуемость и верность, любовь к роскоши и цирковым трюкам, одиночество и артистизм, насмешливое и доброжелательное отношение к своей блестящей свите. Буллит тоже был высок и лыс и обладал, судя по фотографиям, вполне магнетическим взглядом. Известно еще, что Буллит тоже любил Шуберта, его музыка напоминала ему счастливые дни с первой женой. И, конечно, у Буллита был в посольстве глобус, у которого он мог развивать свои геополитические идеи столь выразительно, что, казалось, сами моря наливаются кровью; во всяком случае, одна из книг Буллита, написанных после войны, так и называется Сам великий глобус.
565
Косвенные признаки датируют действие романа как имевшее место в мае-июне 1936 года. См.: Барков А. О чем говорят парадоксы //Литературное обозрение. 1991. № 5. С. 66.