Толкование путешествий
Шрифт:
Этим розановская идея содома более всего отличается от фрейдовской идеи либидо. Обе признают некое родство между сексуальным влечением и культурным творчеством; но, в отличие от Розанова, Фрейд не придавал решающего значения ориентации влечения. Фрейдовская сублимация есть переброска либидо от непосредственного удовлетворения (будь то гомо- или гетеросексуальный акт) в культурную деятельность. Розанов разделял ту же интуицию: чем меньше человек растрачивает себя в сексе, тем больше у него сил творить культуру. Но между однополой и «натуральной» любовью он видел фундаментальную асимметрию: нормальные люди живут не стесняясь, содомиты же боятся своего противоестественного влечения и потому живут как аскеты. Метафорическая конструкция Розанова, с самого начала политизированная, позволяла применять ее далеко за пределами первоначального поля. Ее мотивировал и, в глазах некоторых современников, оправдывал контркультурный пафос автора: современная культура (включая, считал Розанов, православие) вела к революции. Оптовое обвинение этой культуры в «содомии» строило острую и агрессивную идиому, род интеллектуальной карикатуры. Поэтому автору прощали и очевидное кощунство, и многочисленные передержки. Сергей Булгаков, семейный человек и в будущем — священник, в письме Розанову называл Людей лунного света «ключом, открывающим страшно многое, в этом постоянно убеждаешься в жизни» [866] . Розанов ценил Вейнингера и обильно ссылался на до-фрейдовских психиатров. Лунная и солнечная метафоры в их эротических значениях были, вероятно, заимствованы Розановым у Бахофена, который называл матриархат лунной фазой человечества, а патриархат солнечной фазой. Швейцарский юрист
866
Неопубликованные письма С. Н. Булгакова к В. В. Розанову / Публ. М. А. Колерова // Вопросы философии. 1992. № 10. С. 153–154.
Солнце — супружество (совокупление), солнце — факт, действительность. Луна — вечное «обещание», греза, томление, ожидание, надежда: что-то совершенно противоположное действительному и — очень спиритуалистическое [867] .
В одной из лекций Набоков неожиданно рассказал о Розанове как о «замечательном писателе, сочетавшем блестки необыкновенного таланта с моментами поразительной наивности» [868] . Эта восторженная характеристика — одно из редких высказываний Набокова о писателях Серебряного века — дополнена личным воспоминанием. «Я знал Розанова», — не вдаваясь в детали, сообщал корнельский профессор своим студентам [869] .
867
Розанов. Люди лунного света. С. 10; сравнение подходов Розанова и Фрейда см.: Синявский А. «Опавшие листья» В. В. Розанова. Париж: Синтаксис, 1982. С. 33, и Эткинд А. Эрос невозможного: История психоанализа в России. СПб.: Медуза, 1993. Гл. 2.
868
Набоков. Лекции. С. 180. Эта характеристика воспроизводила давние клише; сравните совпадающую оценку, которую дал Розанову Александр Бенуа: сочетание «изощренно тонкой наблюдательности с почти ребяческой наивностью» (Бенуа А. Мои воспоминания. М.: Наука, 1990. Т. 2. С. 249).
869
Набоков. Лекции. С. 180. В «Себастьяне Найте» мы узнаем, что некие Розановы до революции «знавали» семью рассказчика.
В те юные года, когда Набоков мог знать Розанова, он впервые столкнулся с умопомрачительной загадкой однополой любви: его младший брат был гомосексуалистом [870] . Пятнадцатилетний Владимир нашел дневник Сергея и, «по причине дурацкого удивления», показал дневник гувернеру, а тот донес отцу. Хотя Владимир Дмитриевич Набоков был либералом и в этом узком вопросе (он был автором законодательного предложения, облегчавшего юридическое положение гомосексуалов), его младшего сына ждал нелегкий разговор. Много десятилетий спустя рассказывать об этом все еще было «необычайно трудно» [871] . Отношение Владимира к брату изменилось как раз во время работы над Даром, где гомосексуальная роль отдана милому, несчастному Яше Чернышевскому: только тогда Владимир смог принять ланч в обществе Сергея и его партнера [872] . Сергей Набоков был жертвой нацистской кампании против гомосексуалов и в 1945 году погиб в концлагере [873] .
870
Гомосексуалистом был и бездетный дядя, В. И. Рукавишников, от которого Владимир Набоков унаследовал имение. Рассуждения о сходстве между Кинботом и Рукавишниковым см.: Field. The Life and Art of Vladimir Nabokov. P. 38–39.
871
Набоков. Память, говори // Собрание сочинений американского периода. С. 537.
872
Boyd В. Vladimir Nabokov: The Russian Years. P. 106, 396. Гомофобия продолжала быть свойственной даже специалистам. В начале 1920-х европейские психоаналитические общества отказывали открытым гомосексуалистам в членстве, считая их невыпеченными невротиками. См.: Zarelsky Е. Secrets of the Soul: Psychoanalysis, Modernity and Personal Life. New York, 2001. Ch. 5.
873
Об этом сообщает Симон Карпинский в комментариях к «The Nabokov — Wilson Letters». P. 157.
По-видимому, именно Розанов и его Люди лунного света помогли юному Набокову разобраться в проблеме столь удивительной и столь близкой. Проследим разнообразные ссылки на этот недооцененный источник [874] . Понимание Николая Чернышевского в Даре очевидно зависит от понимания его Розановым.
Почти так же прекрасно, как лицо Рафаэля, лицо, horrible dictu, Чернышевского (см. чудный его портрет в «Вестнике Европы», октябрь 1909), проводившего в «Что делать?» теорию о глупости ревнования своих жен: на самом же деле, конечно, теорию о полном наслаждении мужчины при «дружбах» его жены […] Значение Чернышевского в нашей культуре было, конечно, огромно. Он был 1/2-урнинг, 1/4-урнинг, 1/10-урнинг [875] .
874
В качестве источника юношеских сведений о сексе биографы, следуя за «Другими берегами», упоминают Хавлока Элиса, читанного в домашней библиотеке в Петербурге и перечитанного в 1931 году в Берлине; см.: Field A. The Life and Art of Vladimir Nabokov. New York: Crown, 1976. P. 165. Значение Розанова мало исследовано в обширной литературе о Набокове. В лучшей биографии (Boyd. Vladimir Nabokov. The Russian Years) и лучшем пособии (The Garland Comanion to Vladimir Nabokov / Ed. by Vladimir E. Alexandrov) Розанов не упоминается даже в индексах. Влияние Розанова на Набокова впервые прослежено в пионерской работе: Skonechnaia О. People of the Moonlight: Silver Age Parodies in Nabokov’s «The Eye» and «The Gift» // Nabokov Studies. 1996. № 3. P. 33–52. Сконечная сделала ряд ценных наблюдений, но не увидела формообразующего значения розановской метафоры для языка Набокова.
875
Розанов В. Люди лунного света: Метафизика христианства. СПб., 1911. С. 156; эти аргументы Розанова недавно развиты в: Парамонов Б. Без Америки // Звезда. 1998. № 4.
Как Розанов в приведенной цитате, Годунов-Чердынцев приступает к Чернышевскому, начиная с портрета; но чтимый Розановым Вестник Европы заменен шахматным журнальчиком «8x8», а рафаэлевский образ заменен «портретом жидкобородого старика» [876] . Новый текст воспроизводит и преображает текст предшественника, следуя эдиповской борьбе между влиянием и сопротивлением, между благодарностью предшественнику и тревогой за собственное бытие, — и снимает эти полюса в ироническом синтезе. Набоков писал о гомосексуальном Яше Чернышевском с отсылкой к его знаменитому однофамильцу:
876
Сходство портретов Чернышевского в «Людях лунного света» и в «Даре» отмечено в: Skonechnaia. People of the Moonlight. P. 41.
мне иногда кажется, что не так уж ненормальна была Яшина страсть, — что его волнение было в конце концов весьма сходно с волнением не одного русского юноши середины прошлого века, трепетавшего от счастья, когда, вскинув шелковые ресницы, наставник с матовым челом, будущий вождь, будущий мученик, обращался к нему [877] .
«Волнение» русских юношей рассказано совсем по Розанову, и столь же близко к этому источнику рассказана в Даре история несчастного брака Чернышевского. Вслед за Розановым Набоков удивляется, что Чернышевский не побил жену и не отомстил за ее измены, а, наоборот, попытался «реабилитировать жену» в Что делать? (264). Набоков готов и прямо ссылаться на предшественника. Как раз в том месте, где Годунов-Чердынцев раскрывает свой журнальчик с портретом будущего героя, он вспоминает Розанова:
877
Набоков В. Дар. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1952. С. 52.
опять мелькнуло склоненное лицо Н. Г. Чернышевского — о котором он только и знал, что это был «шприц с серной кислотой» — как где-то говорит, кажется, Розанов — и автор «Что делать?» (195).
Еще одна ссылка на ту же розановскую тему замаскирована таким же шахматным способом. Карикатурный Христофор Мортус начинает свою рецензию так: «Не помню кто — кажется, Розанов, говорит где-то» [878] . Мы не знаем, какую именно цитату из Розанова привел рецензент, знаем только, что она была недостоверной. Зато нам сообщают, что «в частной жизни» Мортус был «женщиной средних лет». Кем бы ни был(а) прототип Мортуса [879] , указание на сексуальную амбивалентность очевидно так же, как связь этой темы с Розановым. Интересна также интонация приблизительности («кажется, Розанов»; «говорит где-то»), которую дважды, по разным поводам, Набоков употребляет в связи со своими цитатами из Розанова [880] . Полярно различные характеры Дара — Годунов-Чердынцев и Христофор Мортус — с одинаковой приблизительностью цитируют из одного источника.
878
Набоков. Дар. С. 188.
879
Бойд считает, что «каждый эмигрант» в Мортусе узнавал Адамовича. См.: Boyd В. Vladimir Nabokov. The Russian Years. Chatto, 1990. P. 479. Напротив, Мальмстад показывает, что под именем Мортуса зашифрована Гиппиус. См.: Мальмстад Дж. Из переписки В. Ф. Ходасевича (1925–1938)// Минувшее. Париж, 1987. Вып. 3. С. 286. Обзор прототипов Мортуса см. в: Долинин А. Три заметки о романе Владимира Набокова «Дар» // Набоков. Pro et Contra. СПб., 1997. С. 717–720.
880
Это позволяет изменить чтение Долинина, согласно которому слова «кажется, Розанов» пародируют стиль Адамовича, которому была свойственна такая приблизительность. В первом случае «кажется, Розанов» говорится Го-дуновым-Чердынцевым, который не имеет отношения к Адамовичу. Игра связана с Розановым и указывает на приблизительность его цитирования самим Набоковым.
Для молодого Набокова Люди лунного света были источником теоретического понимания причуд сексуального бытия. В этой важной сфере «замечательный писатель» Розанов противостоял более позднему знакомству с «венским шарлатаном» Фрейдом. Знание терминов не обязательно для того, чтобы чувствовать чувства. Эдип не читал Фрейда, это Фрейд читал Софокла. Но стоит обратить внимание на то, с какой систематичностью спорит Набоков с «половым мифом», видя в психоаналитиках главных своих оппонентов и едва ли не главных адресатов. В Пнине психоаналитиком оказывается любовь заглавного героя. Герой Лолиты не только постоянно лечится у психиатров, но и сам поработал «наблюдателем за психическими реакциями». Его исповедь, какой она дошла до нас, отредактирована доктором философии, автором ученого труда «Можно ли сочувствовать чувствам?». Он до того верит в свою науку, что утверждает, что если бы Гумберт вовремя обратился бы к «компетентному психопатологу», то избежал бы беды. Рассказывая о себе, Гумберт то и дело забегает вперед, чтобы поспорить с нашим неверным чтением, которое, знает он, будет инспирировано психологами; но то же делает и сам Набоков, когда говорит о себе в Других берегах. Как сказано по другому поводу, «воистину лучший герой, которого создает великий художник, — это его читатель» [881] . В романах, написанных Набоковым от первого лица, ни один из потенциальных читателей не упоминается так часто, как этот «фрейдист». Даже Шейд в своей поэме дважды упоминает Фрейда. В Аде этот навязчиво предчувствуемый читатель оборачивается самим рассказчиком. Доктор Ван Вин — психиатр хоть и неортодоксальный с «фрейдистской» точки зрения, а все же с очевидными признаками «современного шаманизма». Из уважения к Набокову исследователи обычно возводят странные идеи Вина к Бергсону; взятые в целом, они больше напоминают Карла Юнга. Палачи диктатуры, безумные убийцы невинного дитя в Под знаком незаконнорожденных — психиатры, вооруженные теорией. Безымянные последователи Фрейда с усмешкой поминаются на блистательных страницах, посвященных снам Гоголя или его носу [882] . Один из лучших читателей Набокова, к тому же отнюдь не психолог, имел все основания заметить, что «Фрейд был, пожалуй, единственным, кто вызывал такое же бешенство и возмущение у Набокова, какое Ницше вызывал у Хайдеггера. В обоих случаях это было возмущение предшественником, который, возможно, уже написал все лучшие страницы» [883] .
881
Набоков. Писатели, цензура и читатели в России // Лекции. С. 27.
882
Набоков. Николай Гоголь // Лекции. С. 32–34, 54.
883
Рорти. Случайность. Ирония. Солидарность. С. 197.
Имя Фрейда непрерывно упоминалось Набоковым, а имя Розанова вспоминалось несравненно реже. Сильные авторы не ссылаются на тех предшественников, от которых чувствуют зависимость. На деле именно Розанов дал Набокову не только свою заглавную метафору, но и более общее понимание отношений между культурой, революцией и сексуальностью.
Шекспир в Тимоне Афинском говорит, что луна ворует свою энергию у солнца. Гоголь в Записках сумасшедшего говорит, что человеческие носы все на луне, земля вот-вот раздавит их, и луну надо спасать. Розанов в Людях лунного света говорит, что людей солнечного света надо спасать от людей лунного света. Набоков в Бледном огне рассказывает о двух мужчинах, которые представляют два вида любви, один из них ворует у другого, и того уже не спасти.
Герой Тимона Афинского был в некотором смысле беглым королем, но гомосексуалистом он не был. Щедрый богач, Тимон роздал свое состояние, столкнулся с неблагодарностью тех, кого облагодетельствовал, и возненавидел человечество. Автор Дара мог узнать здесь судьбу русской интеллигенции; автор Живаго, может быть, вспоминал о Тимоне, когда писал Андрея Живаго, разорившегося народолюбца; автор Бледного огня наверняка вспоминал о Тимоне, когда писал Кинбота. Тот так же одинок в Америке, как Тимон после своего бегства из Афин. До такой степени не одинок — сексуально, культурно и как угодно еще — даже Пнин. Кинбот очевидно связывает одиночество с изгнанием, пытаясь выразить то и другое вместе: