Толкование сновидений. Введение в психоанализ
Шрифт:
Если мы захотим классифицировать эти продолжающие оказывать свое действие и во сне моменты мышления, то мы можем различить тут следующие группы:
1. то, что днем, благодаря случайной задержке, не было доведено до конца;
2. все незаконченное и неразрешенное благодаря утомлению нашей мыслительной способности;
3. все оттесненное и подавленное днем.
К этому присоединяется еще четвертая группа – то, что благодаря работе предсознательного, находит себе отклик в нашем Бзс.; и, наконец, пятая группа – индифферентные и потому оставшиеся незаконченными дневные впечатления.
Значение психических интенсивностей, переносимых в состояние сна этими остатками дневной жизни, особенно же из группы «неразрешенного», не следует преуменьшать. Эти раздражения стараются найти себе выражение несомненно и ночью: с тем же основанием имеем мы право предположить, что состояние сна делает невозможным обычное продолжение процесса раздражения в предсознательном и его завершение в сознании. Поскольку мы нормальным путем сознаем наши мыслительные процессы, постольку мы и не спим. Какое изменение производит состояние сна в системе Прс., я указать не могу; не подлежит,
Возьмем один из вышеразобранных нами примеров, например, сновидение, в котором я видел коллегу Отто с признаками базедовой болезни. Накануне днем меня не оставляло все время опасение, связанное со здоровьем Отто; это опасение меня сильно удручало, как все, касающееся этого близкого мне человека. Я полагаю, что оно последовало за мною и в состояние сна. По всей вероятности, мне хотелось узнать, что с ним. Ночью эта забота нашла себе выражение в сновидении, содержание которого, во-первых, бессмысленно, во-вторых же, не содержит никакого осуществления желания. Я начал, однако, допытываться, откуда проистекает столь странное выражение дневной заботы; анализ указал мне на искомую связь: я попросту отождествил его с бароном Л., а себя самого с профессором Р. Почему я избрал именно эту замену дневным мыслям, этому есть лишь одно объяснение. К идентификации с профессором Р. я, должно быть, был всегда готов в системе Бзс., так как благодаря этой идентификации осуществлялось одно из неумирающих детских желаний – мания величия. Нехорошие мысли по отношению к коллеге, которые, несомненно, были бы отвергнуты днем, воспользовались случаем, чтобы найти себе выражение;[123] дневная забота выразилась, однако, тоже в сновидении. Дневная мысль, бывшая сама по себе вовсе не желанием, а, наоборот, опасением, должна была каким-либо путем соединиться с детским, теперь, однако, бессознательным и подавленным желанием, которое и дало ей возможность «возникнуть» для сознания, хотя, правда, и в значительно искаженной форме. Чем более доминировала эта забота, тем искусственнее могло быть соединение; между содержанием желания и содержанием опасения не должна была вовсе быть связь; мы видим, что в нашем примере ее действительно нет.
Я могу теперь точнее определить то, что означает для сновидения бессознательное желание. Я допускаю, что есть целый ряд сновидений, повод к образованию которых преимущественно или даже исключительно дается остатками дневной жизни, и полагаю, что мое желание сделаться когда-нибудь, наконец, экстраординарным профессором, наверное, дало бы мне проспать эту ночь спокойно, если бы не было в наличии остатка моей дневной заботы о здоровье друга. Но забота эта сновидения не образовала; двигательную силу, в которой нуждалось сновидение, должно было дать желание, и уж делом самой заботы было раздобыть такое желание. Приведем небольшое сравнение: вполне вероятно, что дневная мысль играет для сновидения роль предпринимателя; но предприниматель, у которого имеются, как говорят обычно, идеи и желание осуществить их, не может все же ничего поделать без капитала; ему нужен капиталист, который покрыл бы расходы. Этим капиталистом, доставляющим сновидению психический капитал, и служит вместе и несомненно, каковы бы ни были дневные мысли – желание из сферы бессознательного.
В других случаях капиталист сам и предприниматель; это для сновидения даже более обыкновенный случай. Дневная деятельность возбуждает бессознательное желание и оно-то создает сновидения. Относительно всех других возможностей, приведенных здесь нами в качестве сравнения экономического отношения, процессы сновидения остаются также параллельными; предприниматель может сам внести часть капитала; к одному капиталисту может обратиться несколько предпринимателей, и, наконец, несколько капиталистов могут сообща дать необходимые средства предпринимателю. Так, есть сновидения, заключающие в себе не одно желание, а несколько, есть и другие выражения, но они особого интереса для нас не представляют. Пробелы, имеющиеся в нашем исследовании, роль и значение желания в сновидении будут нами заполнены ниже.
Tertium comparationis[124] приведенных нами сравнений – некоторое количество, предоставленное в свободное распоряжение, допускает еще и другое использование в целях освещения структуры сновидения. В большинстве сновидений имеется определенный центр, обладающий особой чувственной интенсивностью. Это обычно непосредственное изображение осуществления желаний, ибо если мы произведем действия, обратные процессам деятельности сновидения, то найдем, что психическая интенсивность элементов мыслей, скрывающихся за сновидением, заменена чувственной интенсивностью элементов содержания сновидения. Элементы вблизи осуществления желания зачастую не имеют ничего общего с его смыслом, а оказываются отпрысками неприятных мыслей, противоречащих желанию. Благодаря зачастую
Если предшествующими замечаниями мы и ограничили значение дневных остатков, то стоит все же труда уделить им еще некоторое внимание. Они все же служат необходимым ингредиентом образования сновидений, раз наблюдение указывает нам на то, что каждое сновидение своим содержанием обнаруживает связь со свежим дневным впечатлением часто самого безразличного характера. Необходимости этого элемента в сновидениях мы еще не учитывали. Она обнаруживается вообще только тогда, когда принимается во внимание роль бессознательного желания и к разъяснению вопроса привлекается психология неврозов. Последняя показывает, что бессознательное представление, как таковое, вообще не способно войти в сферу предсознательного и что там оно может вызвать лишь один эффект: оно соединяется с невинным представлением, принадлежащим уже к сфере предсознательного, переносит на него свою интенсивность и прикрывается им. Это и есть тот факт перенесения,[125] который разъясняет столько различных явлений в психической жизни. Перенесение может оставить без изменения представление из сферы бессознательного, которое тем самым достигает незаслуженно высокой интенсивности, или же навязать ему модификацию благодаря содержанию переносимого представления. Да простится мне моя страсть к сравнениям из обыденной жизни, но мне очень хочется указать на то, что здесь дело с оттесненным представлением обстоит аналогично тому, как в нашем отечестве с американским зубным врачом, который не имеет права практиковать, если не сходится с каким-нибудь доктором медицины для выставления его имени на дверной дощечке и для прикрытия перед законом. И подобно тому как далеко не самые выдающиеся и имеющие большую практику доктора заключают такие союзы с зубными техниками, так и в психической области для прикрытия отодвинутого представления избираются не предсознательные или сознательные представления, которые сами привлекли к себе достаточное внимание, проявляющее свою деятельность в предсоз-нательной сфере. Бессознательное охватывает своими соединениями главным образом те впечатления и представления предсознательного, которые либо в качестве индифферентных были оставлены без внимания, либо же впоследствии были лишены его. Учение об ассоциациях утверждает, опираясь на опыт, что представления, завязавшие весьма тесные связи в одном направлении, относятся отрицательно к целым группам новых соединений, на этом положении я попытался однажды обосновать теорию истерических параличей.
Если мы предположим, что та же потребность в перенесении, которую мы наблюдаем при анализе неврозов, проявляется и в сновидении, то тем самым мы раскроем сразу две загадки сновидения: во-первых, то, что всякий анализ сновидения обнаруживает использование свежего впечатления и, во-вторых, то, что этот свежий элемент носит зачастую самый безразличный характер. Мы добавим сюда то, с чем мы познакомились уже в другом месте: то, что эти свежие и индифферентные элементы в качестве замещения более ранних из мыслей, скрывающихся за сновидением, потому так часто поступают в содержание последнего, что им меньше всего приходится опасаться сопротивления цензуры. В то время, однако, как свобода от цензуры разъясняет нам лишь предпочтение тривиальных элементов, постоянство свежих элементов позволяет нам понять необходимость для них перенесения. Потребности отодвинутого представления в еще свободном от ассоциации материале соответствуют обе группы впечатлений: индифферентные – потому, что они не дают повода к чрезмерным соединениям, и свежие – потому, что у них не было достаточно для этого времени.
Мы видим, таким образом, что дневные остатки, к которым мы можем теперь отнести индифферентные впечатления, не Только не заимствуют ничего у системы Бзс., когда принимают участие в образовании сновидения, не только не заимствуют у нее движущую силу, которой располагает отодвинутое[126] желание, но что и сами дают бессознательному нечто необходимое. Если бы мы захотели проникнуть глубже в психические процессы, то нам пришлось бы отчетливее осветить игру воспоминаний между предсознательным и бессознательным; к этому побуждает нас изучение неврозов, но со сновидением это не имеет ничего общего.
Еще одно замечание относительно дневных остатков. Не подлежит никакому сомнению, что они-то и являются истинными нарушителями сна, а вовсе не сновидение, которое старается, наоборот, сохранять сон. К этому вопросу мы еще вернемся.
Мы рассматривали до сих пор желание, заложенное в сновидении, выводили его из системы Бзс. и исследовали его отношение к дневным остаткам, которые в свою очередь могут быть также либо желаниями, либо психическими движениями какого-либо иного рода, либо же просто свежими впечатлениями. Тем самым мы старались пойти навстречу всем требованиям, которые можно выставить в пользу снообразующего значения бодрствующего мышления во всем его разнообразии. Не было бы ничего невозможного в том даже, если бы мы на основании ряда наших мыслей объяснили те крайние случаи, в которых сновидение в качестве продолжателя дневной работы приводит к удачному концу неразрешенную задачу бодрствующего состояния. Нам недостает только примера такого рода, чтобы при помощи анализа его вскрыть детский или оттесненный источник желаний, привлечение которого столь значительно укрепило предсознатель-ную деятельность. Мы ни на шаг не приблизились, однако, к разрешению вопроса, почему бессознательное во сне не дает ничего, кроме движущей силы для осуществления желаний. Ответ на этот вопрос должен пролить свет на психическую природу желания. Мы постараемся дать его в связи с нашей схемой психического аппарата.