Толкователи
Шрифт:
И он исчез в палатке.
Сати уже пошла было прочь, однако вернулась и снова заглянула в палатку. Было бы ошибкой уйти, не сказав на прощанье ни слова после такого разговора!
— Завтра я опять приду, Яра, — сказала она. Он что-то тихо ответил, и она, опустив полог, немного постояла, оглядывая пещеру. В слабом отблеске света, сочившегося из-под соседних палаток, она лишь с огромным трудом различала на темной задней стене очертания Древа, лишь слабо поблескивали два-три маленьких самоцвета в его Листве.
В этой пещере был выход наружу; он находился недалеко от палатки Яры. Нужно было лишь пройти через небольшую пещерку и по короткому коридору выбраться наружу; к сожалению, выход представлял собой такую низкую арку, что приходилось ползти на четвереньках.
Но Сати
Сати только раз ходила туда, к дальней границе амфитеатра, кончавшейся отвесным утесом, чуть нависавшим над пропастью глубиной по крайней мере в милю. У Сати даже голова закружилась, когда она стояла на краю этого утеса, а ветер предательски подталкивал ее к краю.
А сейчас она бездумно любовалась непрерывной пляской снежинок, вздымаемых ветром, над той сумрачной пропастью, что отделяла Силонг от грозной Зубуам. Склоны Зубуам были видны неясно и казались бледными далекими тенями. Сати довольно долго простояла там, у входа в пещеры, глядя, как умирает свет дня.
Теперь она навещала Яру почти каждый день, завершив обследование очередной секции Библиотеки и поработав с теми мазами, которые составляли каталог. Оба, точно по уговору, никогда больше впрямую не касались того, о чем тогда рассказали друг другу, но чувствовалось, что именно это служит основой любой их беседы, темным прочным ее фундаментом.
Однажды Сати спросила, знает ли он, почему Корпорация решила вдруг удовлетворить просьбу экуменического Мобиля и позволила одному из его Наблюдателей выбраться за пределы территории, строго ограниченной в плане информации и столь же строго контролируемой в плане передвижения. «Это было испытание? — спросила она. — Или ловушка?»
Ему было нелегко преодолеть свойственную всем государственным чиновникам привычку защищать и приумножать свою власть благодаря доступу к некой «секретной» информации, хотя зачастую никакой секретности в этой информации и не было. Будучи Советником, он наверняка раньше неукоснительно соблюдал это правило и вряд ли смог бы нарушить его и теперь, если бы в детстве не имел столь тесного контакта с Толкователями, которые воспитали его буквально с пеленок. И теперь на лице Яры явственно отражалась мучительная внутренняя борьба, и Сати, видя это, уже начинала жалеть о заданном вопросе. Вынужденный лежать без движения, будучи пленником собственных увечий, пребывая в полной зависимости от своих извечных «врагов», Советник не имел здесь вообще никакой власти, сохраняя ее крохи разве что благодаря упрямому молчанию. Отказаться от этого, выпустить из рук последние — пусть иллюзорные — рычаги воздействия, набраться смелости и заговорить… Это означало бы для него полный отказ от той жизни, которую он вел прежде.
— Мой департамент не был поставлен в известность, — начал было он и умолк; потом начал снова. — Я полагаю, что была… — и опять умолк, но упрямо начал еще раз, с самого начала, прибегнув к привычному бюрократическому жаргону, как к спасительному средству:
— В правительственных учреждениях не раз имели место дискуссии, в том числе и на высшем уровне, относительно нашей внешней политики на ближайшие несколько лет. Поскольку аканский космический корабль в настоящее время направляется к планете Хейн и поскольку имеется информация о том, что, в соответствии с графиком, корабль из Экумены прибудет
Яра явно исчерпал весь запас обтекаемых и безличных конструкций, и Сати, быстро сделав в уме довольно грубый перевод сказанного им, спросила:
— Значит, этим компромиссом и явилось разрешение на мою поездку в горы? Значит, это все-таки проверка! А вам было предписано наблюдать за мной и сообщать куда следует, так?
— Нет, не так! — неожиданно пылко возразил Яра. — Я действительно попросил об этом. И мне было дано такое разрешение. Ведь сперва все считали, что когда вы увидите, в какой нищете и отсталости существуют эти рангма, то быстренько вернетесь в Довза-сити. Когда же вы решили надолго поселиться в Окзат-Озкате, члены Центрального Комитета просто растерялись, не зная, как теперь осуществлять контроль над вашей деятельностью, не нанося вам оскорбления. Предложения моего департамента были вновь отвергнуты, хотя я советовал просто отозвать вас в столицу. Даже мое непосредственное начальство не обращало внимания на мои донесения из Окзат-Озката. Мало того, это мне было велено вернуться в столицу! И там меня слушать тоже не пожелали. Им не хотелось верить, что мазы в провинции по-прежнему обладают огромным и вполне реальным авторитетом. Ведь в столице давно считают, что с Толкователями покончено!
Он говорил с такой страстью и болью, что Сати было ясно: его явно и давно терзают сложные и мучительные сомнения, и она просто не знала, что и как ему ответить.
Довольно долго оба молчали; и это было некое дружелюбное молчание: они просто слушали ту прозрачную гулкую тишину, что царила в пещерах.
— Вы были правы, когда говорили им это, — тихо сказала Сати, первой нарушая молчание.
Яра только головой замотал, нетерпеливо, исполненный презрения к самому себе и к тем, кто отдавал ему приказы. Но когда Сати уже собралась уходить, пообещав непременно заглянуть к нему завтра, он вдруг смущенно пробормотал:
— Спасибо вам, йоз Сати! — И «рабское» обращение «йоз» в его устах прозвучало, как самое искреннее признание собственного поражения и раскаяния.
После этого им стало гораздо легче говорить друг с другом. Яра просил ее рассказывать о Земле, но многое ему было все-таки очень трудно понять, и часто, хотя ей казалось, что он ее понял, он начинал возмущаться и протестовать, обвиняя ее в том, что она намеренно сгущает краски:
— Почему вы рассказываете мне только о плохом, только о разрушениях и жестокостях? Неужели на Терре действительно все было настолько отвратительно? Вы же ненавидите собственную родину!
— Нет, — спокойно возразила она и вдруг увидела перед собой, прямо за стеной палатки, знакомую излучину дороги на окраине деревни и красную придорожную пыль, в которой они так часто играли: она и Моти. И Моти показывал ей, как строить из земли и камешков домики, целые маленькие деревни, и сажал вокруг них множество цветов. Он был на целый год старше Сати. Воткнутые в землю цветы, конечно же, сразу увядали под жаркими лучами летнего солнца. Они сворачивали свои лепестки и поникали, ссыхаясь и постепенно превращаясь в шелковистую пыль, чтобы вернуться в ту темно-красную землю, из которой недавно появились на свет. — Нет, нет, — повторила Сати. — Моя планета так прекрасна, что не опишешь словами! И я очень люблю ее, Яра. Я просто пытаюсь убедить вас с помощью своих «пропагандистских историй» в том, что любому обществу свойственно ошибаться. Иногда жестоко. А потому вашему правительству, прежде чем во всем брать с нас пример, следовало бы сперва как следует разобраться, кто мы такие, какие мы. Разглядеть, что мы сотворили с собой и со своей планетой!