Толковая Библия в 12 томах(ред. А. Лопухин) Том 3
Шрифт:
Проповедь эта, собиравшая множество слушателей, обратила на себя внимание членов синедриона, которые, видя в ней продолжение того самого учения, которое проповедовал распятый ими галилейский Учитель, крайне вознегодовали на этих ничтожных, по их мнению, галилейских поселян, осмеливавшихся выступать с проповедью в храме. Апосполы были схвачены и отданы под стражу, но это лишь более содействовало успеху их проповеди. «Многие из слышавших слово их уверовали; и было число таковых людей около пяти тысяч». На другой день собрался синедрион, в который и приведены были апостолы.
Совет составился из главных виновников смерти Христа, первосвященников Анны и Каиафы, которые теперь с смущением должны были чувствовать, что, распяв Иисуса, они не распяли Его дела. Ап. Петр на вопрос: «Какою силою или каким именем они сделали» поразившее весь Иерусалим чудо, смело отвечал речью, в которой прямо говорил, что они сделали это именем того самого «Иисуса Христа Назорея, которого иудеи распяли, но которого Бог воскресил из мертвых». Тогда исполнилось предсказание Христа, говорившего своим ученикам, что когда они будут приведены на суд, то им нечего будет заботиться о том, что говорить в ответ, потому что Он вложит в уста мудрость, которой не в состоянии будут противиться их враги. Необычайная
Дело свое апостолы продолжали с еще большим рвением, и собрание верующих еще более выделялось своими добродетелями и своим беспримерным единодушием. «У множества уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее». Это не значит, что первые христиане приняли мечтательную и неосуществимую на деле теорию, известную под названием коммунизма, сущность которого заключается в отвержении всякой личной собственности. Коммунизм предполагает собой обязательную отмену всякой личной собственности, между тем у первых христиан общение имений было лишь выражением внутреннего духа самоотвержения, с которым они относились к делам человеколюбия и продавали все, чтобы образовать, так сказать, фонд для помощи нуждающимся собратиям. Отсюда это общение имений, очевидно, не было обязательным, и если некоторые лица, как, например, Варнава, левит с острова Кипр, даже продал свою землю, чтобы вырученные деньги принести к ногам апостолов, то этот случай отмечается как выдающийся, а затем другой случай – с Ананией – ясно доказывает необязательность подобного общения имений.
Этот Анания с женой своей Сапфирой, увлекшись примером других, также продали свое имение, чтобы вырученные деньги внести в общую кассу христиан. Но при этом у них зашевелилось чувство своекорыстия, и они утаили часть полученной от продажи суммы, и, принеся остальную часть апостолам, уверяли, что это вся вырученная ими сумма. Ложь этого заявления явно отразилась на лице еще не совсем испорченного Анании, и ап. Петр обратился к нему с строгим обличением, говоря, что они солгали не апостолам, а Духу Святому. «Чем ты владел, – говорил апостол Анании, – не твое ли было, и приобретенное продажей не в твоей ли власти находилось?», давая ему этим знать, что продажа имения для него была отнюдь не обязательна, и для церкви дороже в ее сынах дух внутреннего усердия, а не невольного принуждения. Обличение это так сильно подействовало на Ананию, что он тут же пал бездыханным. Часа через три, когда уже делались приготовления к погребению Анании, пришла жена его Сапфира, ничего не зная о случившемся. На вопрос ап. Петра она повторила ложь, высказанную ее мужем Ананией; апостол, видя такое лукавство, обратился и к ней с подобным же обличением. «Что это, сказал он, согласились вы искусить Духа Господня? вот входят в двери погребавшие мужа твоего и тебя вынесут. Вдруг она упала у ног его и испустила дух», и ее похоронили вместе с мужем. Такое страшное событие навело «великий страх на всю церковь и на всех слышавших это» и, естественно, воздержало некоторых, не чувствовавших себя достаточно подготовленными, от вступления в церковь. Но вообще дело обращения продолжалось. Апостолы с своими последователями ежедневно собирались в Соломоновом притворе храма. Чудеса их умножались. К ним выносили больных на улицы на постелях, «дабы хотя тень проходящего Петра осенила кого-нибудь из них. Сходились также в Иерусалим многие из окрестных городов, неся больных и нечистыми духами одержимых, которые и исцелялись все».
Все это, естественно, не могло оставить в покое первосвященников и старейшин иудейских. Перед совестью их, видимо, разрасталась тень Распятого ими Галилеянина. Не в силах больше терпеть подобного успеха апостолов, первосвященники опять велели схватить апостолов и на этот раз ввергнуть их в тюрьму. Синедрион рано собрался для суда над ними. Но когда послали за ними в тюрьму, то оказалось, что апостолов уже не было там и что освобожденные Ангелом Господним они спокойно учили в храме. В крайнем смущении члены синедриона еще раз отправили храмового начальника арестовать их, но на этот раз без всякого насилия, которое могло бы повести к опасным последствиям. Апостолы не оказали никакого сопротивления и тотчас же были поставлены там, где некогда стоял их Спаситель – посередине грозного полукруга гневных судей. В ответ на негодующее напоминание со стороны первосвященника о полученном ими предостережении ап. Петр прямо высказал свой взгляд на дело, что именно, когда наша обязанность к человеку сталкивается с нашей обязанностью к Богу, то мы должны скорее повиноваться Богу. Первосвященник сказал им: «Вы хотите низвести на нас кровь Того человека». Слова эти обнаружили в них опасение страшного возмездия за наглый вопль: «Кровь Его на нас и на детях наших». Тогда синедрион не боялся Иисуса. Теперь он трепетал при мысли о мщении, которое могло быть низведено на него двумя из презреннейших учеников. Фраза эта замечательна также в том отношении, что в первый раз представляет пример уклонения иудеев называть Христа по имени, что делает также и Талмуд, называющий Его большей частью неопределенным «некто». Петр не увеличивал тревоги вождей иудейских; он не сделал намека на предстоящее мщение; он только сказал, что апостолы и Святой Дух, действовавший в них, были свидетелями воскресения и прославления Того, Кого они убили. При этих словах члены синедриона от ярости заскрежетали зубами и стали замышлять новое на законных основаниях убийство, совершение которого, однако же, по их собственным
Этот позор был отвращен речью одного мудрого мужа между ними. Это был Гамалиил, славившийся как один из величайших знатоков закона и приобретший в христианской церкви еще большее значение как бывший учитель величайшего из апостолов. Он дал мудрый совет подождать и посмотреть, что может выйти из нового учения, предоставленного самому себе. Это был век различных мятежных обманщиков, вроде Февды и Иуды Галилеянина, которые заканчивали открытым восстанием и были сокрушены силой Рима. Таков, несомненно, будет конец и этих проповедников, если только они подобные же обманщики, – и это сразу же избавит синедрион от всяких хлопот и опасностей. Но возможен и иной оборот. Дело это может оказаться от Бога; и если так, то уничтожить его невозможно, а противодействовать ему – значит прямо выступать богопротивниками. Совет этот исходил от такого высокочтимого лица и сам по себе был столь разумен, что синедрион невольно склонился к нему; но чтобы хоть сколько-нибудь удовлетворить свою ярость, он предал апостолов бичеванию, подвергнув каждого из них сорока ударам без одного, как это требовалось законом. Но, конечно, подобное наказание отнюдь не могло ослабить ревности апостолов, которые по-прежнему продолжали свою проповедническую деятельность в притворе Соломоновом. Наказание это не только не устрашило Петра и Иоанна, а, напротив, возбудило в них необычайную радость, что они «за имя Господа Иисуса удостоились принять бесчестие. И всякий день в храме и по домам не переставали учить и благовествовать об Иисусе Христе».
Деятельность апостолов, конечно, происходила главным образом среди местных палестинских иудеев, из которых и составилось первое собрание верующих во Христа; но вместе с тем в Иерусалиме бывало по большим праздникам множество и иудеев непалестинских, прибывавших в святой город из всевозможных стран, где только жили иудеи рассеяния, и многие из них также уверовали и крестились. Таким образом в церкви образовалось два класса верующих – евреи в собственном смысле этого слова и так называемые эллинисты. Эллинистами назывались вообще все те иудеи, которые, живя вне Палестины, со времени Александра Великого всецело поддались греческому влиянию и даже забыли свой родной язык. Хотя многие из них были также ревностными хранителями Моисеева закона, но сама жизнь их среди язычников и подчинение греческой культуре и греческим обычаям внушало палестинским иудеям некоторое чувство недоверия по отношению к ним, так что между ними постоянно существовало некоторое разъединение, переходившее иногда во взаимную подозрительность и враждебность. Это чувство сказалось отчасти и в Церкви Христовой, и когда число верующих умножилось, то почти неизбежным стало столкновение между этими двумя различными классами. Так именно и случилось: «У эллинистов произошел ропот на евреев». Частной причиной этого ропота было действительное или воображаемое пренебрежение к вдовам эллинистов при ежедневной раздаче пищи и милостыни. Некоторое неудовольствие могло возникнуть из-за того, что все должности в церкви находились в руках у евреев, которые, естественно, могли более обращать внимания на нужды своих ближних соотечественниц. Вдовы же были таким классом, который более всего нуждался в помощи. Известно, какое внимание ап. Павел обращал на их положение даже в Коринфе, и некоторые из мудрейших постановлений, приписываемых Гамалиилу, направлялись к облегчению страданий, неразлучных с их положением. Благодаря заключенности, в которой по вековому обычаю жили женщины на Востоке, доля вдовы при отсутствии людей, которые могли бы заботиться о ней, могла быть действительно безотрадной. Неравенство в отношении к ним, естественно, могло возбудить ропот, тем более что до своего обращения в христианство эти вдовы имели право на пособие из корвана, т. е. сокровищницы храма.
Но апостолы отнеслись к этим жалобам с тем беспристрастием и великодушием, которое служит лучшим доказательством того, как мало они были повинны в пристрастии по отношению к вдовам евреев. Созвав учеников на собрание, они сказали им, что настало время, когда апостолам стало уже неудобно заниматься распределением милостыни – тем делом, которое могло отвлекать их от более высоких и важных обязанностей. Поэтому они предложили собранию избрать семь человек из лиц безукоризненного характера, высоких духовных дарований и деловой мудрости для того, чтобы из них составить особую степень служения в церкви, степень диаконов, с целью избавить апостолов от хозяйственного бремени и дать им возможность посвятить все свои силы на молитву и пастырские труды. Совет был принят, и апостолам было представлено семь наиболее подходящих к этому положению лиц. Они были допущены к обязанностям своего служения молитвой и возложением рук, что с этого времени и сделалось обычным посвящением на должность диакона.
Эти семь избранников были: Стефан, Филипп, Прохор, Никанор, Гимон, Пармен и Николай-антиохиец, обращенный из язычников. Греческие имена этих избранников показывают, что все они или большинство их были избраны из эллинистов, и таким образом не только дано было полное удовлетворение ропщущим, но и отнят сам повод к дальнейшим неудовольствиям. Эти-то избранники перед вступлением в должность были торжественно рукоположены апостолами, и таким образом в церкви уже в самом начале стали вырабатываться иерархические степени, долженствовавшие постепенно составить христианскую иерархию с ее тремя богоустановленными степенями священства. Доселе все три степени сосредоточивались в лице апостолов, бывших и епископами, и пресвитерами, и диаконами. Нужды церковно-общественной жизни, усложнившиеся с умножением верующих, потребовали выделения этих степеней, и прежде всего, сообразно с наличной потребностью, выделена была должность диаконская, которая и вверена была семи названным избранникам.
Естественным следствием этого церковного учреждения было то, что апостолы, освободившись от забот о материальном обеспечении бедных собратьев, всецело отдались высшему служению слова, находя вместе с тем деятельных помощников в самих диаконах. И вот «слово Божие росло, и число учеников весьма умножалось в Иерусалиме» – теперь стали принимать христианство не только простые иудеи, но и лица священного сана. Так уже раньше в число верующих вступил левит Иосия, прозванный от апостолов Варнавой, т. е. сыном утешения, – тот самый, который заявил себя примерной ревностью и самоотвержением в деле общения имений; а теперь «и из священников очень многие покорились вере» и, конечно, сделались пресвитерами в новой церкви, восполняя и завершая ее трехчинную иерархию.