Толстолоб
Шрифт:
Хотя, не важно. Черт, он же священник,– напомнила она себе. Спустя некоторое время, пробравшись сквозь пыль в северный конец зала, она обнаружила дверь, ведущую в колокольню. В этом конце было несколько незамурованных комнат, похожих на те, что бывают в общежитии. Голые койки и старые настенные шкафы. Здесь, должно быть, спали монахини,– подумала она. Более просторное помещение содержало полдюжины больничных коек. Стационарное отделение. Все выглядело довольно уныло.
Но затем на той же лестничной площадке она обнаружила еще одну дверь,
– Черт, - воскликнул он.
– Я и то лучше кладу кирпичи. Давайте зайдем внутрь.
Это была еще одна заколоченная комната, где воздух был настолько спертым, что можно было задохнуться. Священник тут же сбил кувалдой доски с окон, наполнив офис солнечным светом и свежим воздухом. Мышцы Александера напряглись, когда он рывком выдвинул из картотечного шкафа первый из многочисленных ржавых ящиков и радостно воскликнул:
– Хэлфорд был прав. Все записи по-прежнему здесь.
– Отлично, - сказала Джеррика, просто лишь чтобы согласиться с ним.
Она снова перевела на него взгляд, любуясь телом. Даже потемневшие впадины боевых шрамов казались ей эротичными...
Она прислонилась к стене, жар в груди нарастал. Ее воображение совершило самое подлое предательство. Она увидела, как они вдвоем занимаются сексом, прямо там, на пыльном полу, ласкаясь и слизывая друг с друга пот. Ее глаза расширились, но она видела эту картину, словно они были у нее закрыты, и она спала. Она отчаянно стаскивала с него черные пасторские брюки и брала в рот его член. Затем она сидела у него на лице, закатив глаза, когда его язык ласкал ее клитор, а пальцы проникали в ее лоно. Сперва один палец, затем два, потом... четыре. Это была одна из ее бесчисленных фантазий. Быть оттраханной кулаком, пока в горле не перехватит и в глазах не потемнеет. И вот, добрый отец Александер делает именно это в ее порочном воображении... Трахает ее кулаком. Стонет за нее, в то время, как она отсасывает ему. Его мышцы напряжены. Она сосет все сильнее, чувствует, как его пенис пульсирует, а яички сжимаются. Затем все накопившееся выходит, после стольких лет воздержания, заполняя ей горло. Она глотает это все, словно теплый, солоноватый суп, и одновременно кричит, кончая...
– Эй, Джеррика. Вы где? В Сумеречной зоне?
Она резко вернулась в реальность, слегка покраснев.
– О, я просто... задумалась.
– Задумалась?
– Неужели он прочитал ее запретные мысли? Неужели догадался? Его хмурое выражение сменилось легкой улыбкой.
– Взгляни на это. Разве это не странно?
– Он выдвинул все ящики их шкафа, и все они были заполнены канцелярскими принадлежностями и даже кое-какими личными вещами: письма, медальон, молитвенник с монограммой, старый браслет с выгравированной надписью "ДЖОЙСЛИН".
– И посмотри сюда.
Джеррика повернулась. У стены стоял застекленный металлический шкаф. Она попыталась повернуть ручку, но оказалось, что он заперт. Священник вытер пыль со стекла и заглянул внутрь.
– Удивительно. В нем все еще лежат лекарственные препараты.
– Лекарственные препараты?
– Помните, это место служило хосписом для умирающих священников. Уверен, что большинство из них принимали те или иные лекарства, которые очевидно хранились здесь, в офисе аббатисы (настоятельница - прим. пер.).
– Это очень странно, - заметила Джеррика.
– Лекарства? А вы думали, что Церковь забрала их всех отсюда после закрытия аббатства.
– Да, - согласился Александер, почесывая голову. Он пожал плечами.
– Давайте проверим подвал, посмотрим, что там.
Она робко последовала за ним. Он снова надел на себя свою черную рубашку, но не стал ее застегивать. Он знает,– испуганно подумала она и впилась ногтями себе в бедро. Зачем еще тогда он стал надевать рубашку? Он знает, что я смотрю на него. Знает, что я фантазирую.
Стук черных пасторских туфель эхом разносился по пустой лестнице. Она спускалась следом за ним. Соски у нее покалывало, и она знала, что они торчат сквозь ее белую блузку. По крайней мере, теперь Александер, казалось, был отвлечен, листал фотокопии с планом.
На площадке они повернули и двинулись по темному жаркому коридору с голым цементным полом.
– Не вырыт - пробормотал священник.
– Что?
– Именно так утверждается на этих планах. Что подвал не вырыт.
– Я не... совсем вас понимаю.
Он закурил новую сигарету, из расстегнутой черной рубашки проглядывали грудные мышцы.
– Эти планы - полная ерунда. Поверить не могу, что Хэлфорд сделал это для меня.
– Наверное, они устарели, - предположила она.
– Да на хер их, - выругался священник.
– Пардон за мой французский, но у Католической Церкви это в порядке вещей. Что это за дерьмо?
– Я по-прежнему не понимаю, - сказала Джеррика.
Он хмуро посмотрел на нее, дымя сигаретой.
– Мы стоим в подвале, верно?
– Верно.
– Согласно этим фотокопиям, подвала здесь нет.
Джеррика пожала плечами. Подумаешь, это же просто старые фотокопии. Однако ее фантазии продолжали затягивать ее, словно глубинное течение. Чем больше кубиков освещенной солнцем плоти, тем больше непристойных образов. Теперь она лежала, раздвинув ноги так широко, что у нее болели сухожилия. Но боль лишь усиливала удовольствие. Он лежал на ней сверху и долбил ее.
– Этот сукин сын Хэлфорд, - ругался Александер.
Его член проникал в нее так глубоко, что она чувствовала, как он колотит по ее желудку...
– Не спрашивайте меня, почему я так считаю, но ставлю свой бенефиций (доход священника - прим. пер.), говнюк знал, что эти фотокопии устарели. Черт, там даже в углу написано: 1921!
Кончи в меня! Кончи в меня! – мысленно говорила она, ощущая каждый толчок. По какой-то тайной причине, это было единственным на всем белом свете, чего она хотела - почувствовать в себе его семя. Его сперма в моей "киске",– мысленно простонала она. Воображение разыгрывалось все сильнее. Его руки опоясали ее спину, словно железные пруты, его рот втягивал в себя ее язык. И тут она почувствовала, как это льется в нее, словно густой бульон, словно теплый воск.