Том 1. Двенадцать стульев
Шрифт:
Он прочел еще несколько судебных отчетов и с удивлением убедился в том, что в стране существует по крайней мере пятнадцать отпетых негодяев.
– Ни стыда, ни совести у людей нет, – шептал Прозрачный, переворачивая большие листы.
С каждым новым номером газеты количество негодяев увеличивалось. Через два часа Прозрачный решил выйти на площадь, чтобы собраться с возникшими при чтении мыслями.
– Действительно, – бормотал он, проплывая между колоннами, – безобразия творятся.
Самые дерзкие параллели возникали
Думая таким образом, он мчался вперед. Колонны мелькали. Им не было конца. Они вырастали чем дальше, тем гуще. Выхода не было. Прозрачный заблудился в колонном бору, воздвигнутом усилиями пищеславских строителей.
Это происшествие придало мыслям Филюрина новый жар.
– Тоже построили! – закричал он в негодовании. – Входа-выхода нет. Под суд таких!
И громкое эхо, похожее на крик целой роты, здоровающейся с командиром, вырвалось из-под портиков и колоннад:
– Под суд!
Проплутав еще некоторое время, Прозрачный очень обрадовался, попав обратно в комнату коменданта, и снова принялся за чтение.
Лампочка посылала бледно-желтой слабый свет на гранитную облицовку стен. Газетные листы сами собою переворачивались. Комплекты с шумом летели в угол и снова выскакивали оттуда.
В пустой комнате раздавались отрывочные восклицания:
– Нет! Это никак невозможно! Уволить женщину на восьмом месяце беременности! А Каин в прошлом году такую самую штуку проделал! Ну и дела!
Глава V
Юбилейная речь
В эту ночь Евсей Львович Иоаннопольский спал и видел во сне семь управделами тучных и семь управделами тощих. Сон оказался в руку.
Когда Евсей явился утром на службу, ему сообщили, что семь дней местком боролся за него удачно, а последующие семь дней – неудачно и что примкамера, подавленная красноречием Доброгласова, решила дело в пользу администрации.
– Но ведь я же все-таки в ПУМе не служил! – закричал Евсей Львович, скорбно оглядев сотоварищей по отделу. – Все же знают! Я на этого самодура буду жаловаться в суд!
Свободомыслие бухгалтера не встретило поддержки. Евсей Львович понял, что дело гораздо серьезнее, чем он предполагал, вынул из конторки собственную чайную ложечку и спросил:
– Кто же сядет на главную книгу?
– Назначили Авеля Александровича, – ответил Пташников, – он уже утвержден.
– Конечно, – сказал Иоаннопольский.
Он чувствовал, что ему нечего терять, кроме собственных цепей.
– Протекционизм! Брата назначил! Сыновья давно служат! А я? Я, конечно, остался с пиковым носом.
Иоаннопольский печальным аллюром двинулся к Пташникову. Учрежденский
– Я сделал анализ, – сказал Иоаннопольский. Пташников, к удивлению бухгалтера, ничего не ответил.
– Я уже сделал анализ, – глухо повторил Евсей Львович.
– У вас достаточное количество красных кровяных шариков, – с неудовольствием произнес знахарь, – и, знаете, неудобно как-то в служебное время…
– Может быть, мне действительно посоветоваться с профессором Невструевым? – лепетал Евсей, пытаясь вдохнуть жизнь в трусливую душу Пташникова.
Но в это время из кабинета раздался голос Каина Александровича, и знахарь испуганно зашикал на Иоаннопольского.
– Вы хотите, чтобы меня тоже выкинули? – сказал он, глядя на бухгалтера молящими глазами.
Тут Евсей Львович понял, что он уже чужой. Он в раздумье постоял посредине комнаты и подошел к столу Филюрина.
Ручка и книга регистрации земельных участков в пестром переплете недвижимо лежали на столе. Кто знает, где в это время был Филюрин? Может быть, он отдыхал, равнодушно озирая лепной потолок; может быть, гулял по коридору или стоял за спиной Евсея Львовича, иронически усмехаясь.
– Вы слышали, Филюрин? Меня Каин все-таки уволил. Ответа не последовало.
– Вы здесь, Егор Карлович?
Но молчание не прерывалось, и книга по-прежнему оставалась закрытой.
Иоаннопольский повернулся и спросил, ни к кому не обращаясь:
– Что, Филюрин еще не приходил?
– Не приходил, – ответила Лидия Федоровна. – Смотрю, ручка не подымается.
– Может быть, он заболел? – живо отозвался Пташников.
– А разве невидимые болеют?
– Все может быть. Теперь такая дизентерия пошла.
– Но ведь он же ничего не ест!
– Тогда, может быть, на нервной почве? – ядовито сказал Евсей Львович.
– Какие там нервы! У человека тела нет, а вы толкуете про нервы.
Разгорелся спор, блестяще разрешенный Пташниковым. В пространном резюме, в котором не раз упоминался ленинградский дядя-терапевт и последние открытия в области лечения простоквашей, учрежденский знахарь пришел к несомненному выводу, что невидимый болеть все-таки не может.
Поэтому решили послать за Филюриным курьера Юсюпова. Евсей Львович взялся сопровождать курьера.
С полуденного неба лился белый горячий свет. В витринах оптического магазина акционерного общества со смешанным капиталом Тригер и Брак, на ступенчатой подставке, покрытой красным сатином, стояли ряды отрубленных восковых голов. На носу каждой головы сидели очки и пенсне разных размеров и форм. Все выставленные барометры показывали бурю.
Мальчики лакомились сахарным мороженым, поедая его костяными ложечками из синих граненых рюмок.
На базарной площади вопили поросята в мешках и гуси в корзинках, зашитые рогожей по самые шеи. Летала солома.