Том 1. Дживс и Вустер
Шрифт:
— Гениально! — сказал Юстас, с восхищением глядя на брата. — Первая путная мысль, которую я от тебя услышал за долгие годы нашего знакомства. Уверен, что ты не сам до нее додумался.
— По правде говоря, мне ее подсказал Берти.
— Я?
— На днях ты рассказывал про Бинго Литтла — как он нацепил фальшивую бороду, чтобы дядя его не узнал.
— Вы воображаете, я допущу, чтобы у двери моей квартиры то и дело появлялись два бородатых урода?
— Что ж, он прав, — согласился Юстас. — Хорошо, пусть будут бакенбарды.
— И фальшивый нос, — сказал Клод.
— Верно, и фальшивый
Позже, когда я кинулся за утешением к Дживсу, он сказал что-то насчет горячих молодых голов. Никакого сочувствия.
— Хорошо, Дживс, — сказал я. — Пойду прогуляться по парку. Будьте добры, принесите мне мои итонские гетры.
— Хорошо, сэр.
Дня через два, незадолго до пятичасового чая, ко мне вдруг пожаловала Мэрион Уордор. Прежде чем сесть, она с опаской огляделась.
— Надеюсь, ваших кузенов нет дома? — спросила она.
— Слава Богу, нет.
— Тогда скажу вам, где они сейчас находятся. У меня в гостиной, злобно таращатся друг на друга из противоположных углов комнаты и поджидают, когда я вернусь. Берти, пора положить этому конец.
— Вам, как я понимаю, приходится много времени проводить в их обществе?
В эту минуту Дживс принес нам чай, но несчастная девушка была так измучена, что не стала дожидаться, пока он выкатится из комнаты, а продолжала изливать душу. Вид у бедняжки был совершенно затравленный.
— Я шагу не могу ступить, чтобы не натолкнуться на одного из них, а то и на обоих вместе, — сказала она. — Как правило, на обоих. Они теперь повадились приходить вдвоем: усядутся с мрачным видом по разным углам, кто кого пересидит. Вы не представляете, какая это мука.
— Представляю, — с сочувствием сказал я. — Очень даже представляю.
— Но что же мне делать?
— Ума не приложу. Велите горничной говорить, что вас нет дома.
Она подавила нервную дрожь.
— Пробовала. Они уселись на лестнице, и я весь день не могла выйти из дома. А у меня было назначено много важных встреч. Пожалуйста, уговорите их уехать в Южную Африку, насколько я понимаю, там их очень ждут.
— Чувствуется, вы произвели на них сильное впечатление.
— Ох, и не говорите. Теперь они дарят мне подарки. Во всяком случае Клод. Вчера вечером он настоял, чтобы я приняла от него этот портсигар. Пришел ко мне в театр и не уходил до тех пор, пока я не согласилась. Надо признать, очень недурная вещица.
Вещица и вправду была недурна. Массивная золотая штуковина с брильянтом посередине. У меня возникло странное чувство, будто я что-то очень похожее где-то видел. Оставалось только гадать, где Клоду удалось раздобыть денег на такой дорогой подарок.
На следующий день была среда, предмет обожания был занят в дневном спектакле, и близнецы оказались, что называется, свободны от вахты. Клод надел бакенбарды и пошел прогуляться в Херст-Парк, а мы с Юстасом сидели в гостиной и болтали. Вернее, говорил он, а я молил Бога, чтобы он тоже куда-нибудь слинял.
— Что может быть прекраснее на свете, Берти, — говорил он, — чем любовь
Мы услышали, как дверь в квартиру открылась, и в прихожей зазвучал голос тети Агаты. Голос у тети Агаты очень высокий, пронзительный, и в первый раз в жизни я поблагодарил за это Создателя. В нашем распоряжении оставалось всего две секунды, но Юстасу этого оказалось достаточно, чтобы юркнуть под диван. Вторая туфля скрылась под диваном в то самое мгновение, когда тетя входила в комнату.
Вид у нее был озабоченный. Мне в те дни казалось, что у всех на свете озабоченный вид.
— Берти, что ты собираешься делать в ближайшее время? — спросила она.
— Я? А что? Сегодня я ужинаю с…
— Нет, я не имела в виду сегодня. Ты свободен в ближайшие дни? Ну конечно свободен, — продолжала она, не дожидаясь моего ответа. — Ты же никогда ничего не делаешь. Вся твоя жизнь протекает в праздности и… впрочем, мы поговорим об этом позже. Я пришла сказать, что ты должен поехать на несколько недель в Харрогит [142] с несчастным дядей Джорджем. Чем скорее вы туда отправитесь, тем лучше.
142
Харрогит — фешенебельный курорт с минеральными водами в графстве Йоркшир.
Это была последняя соломинка, и я взвыл, как верблюд с переломленным хребтом. Дядя Джордж волен ехать куда ему заблагорассудится, но при чем здесь я? Я попытался ей это втолковать, но она и слушать не стала.
— Берти, если в твоем сердце осталась хоть капля сострадания, ты сделаешь то, о чем я тебя прошу. Бедный Джордж только что пережил страшное потрясение.
— Как, еще одно?
— Только полный покой и тщательный врачебный уход могут вернуть его нервную систему в нормальное состояние. В прошлом минеральные воды в Харрогите приносили ему заметное облегчение, и он решил снова туда съездить. Его нельзя отпускать одного, и я решила, что сопровождать его будешь ты.
— Но, послушайте…
— Берти!
Наступила томительная пауза.
— А что у него было за потрясение? — спросил я.
— Между нами говоря, — многозначительно понизив голос, проговорила тетя Агата, — я склонна думать, что это лишь плод его возбужденного воображения. Ты член семьи, Берти, поэтому я могу говорить с тобой откровенно. Ты не хуже меня знаешь, что бедный дядя Джордж на протяжении многих лет не был… у него нередко… ну, в общем, развилась своего рода привычка… не знаю, как это сказать…
— То, что называется, любит залудить?
— Как ты сказал?
— В смысле — не просыхает.
— Мне претит твоя манера выражаться, Берти, но следует признать, что он и вправду не всегда соблюдает должную умеренность. Он так легко возбудим, и… Короче говоря, он пережил страшное потрясение.
— Да, но какое?
— Я так и не смогла от него ничего толком добиться. В минуты сильного душевного волнения бедный Джордж, при всех его достоинствах, выражается довольно бессвязно. Насколько я поняла, его ограбили.