Том 1. Повести и рассказы
Шрифт:
— Куда же я пойду, если он сказал, что меня выгонит!..
Только теперь Михалко начал о чем-то догадываться.
— Так ты с ним жила? — спросил он с дрожью боли в голосе.
— Ну да, — прошептала она сконфуженно.
— И заработок весь ему отдавала, хоть он и бил тебя?
— Да вот же…
— Чего ж ради ты такой срам принимала?..
— Да любила я его, — тихо ответила девушка, прячась за столбами лесов.
Парня словно кто ножом полоснул по сердцу. Недаром над ним люди смеялись!..
Михалко
— А теперь не будешь его любить? — спросил он робко.
— Нет! — ответила она и залилась слезами.
— Только меня любить будешь?
— Да.
— Я тебя бить не стану и денег твоих не возьму.
— Это-то верно!
— Со мной тебе лучше будет.
Девушка ничего не отвечала, только плакала все сильнее и вся дрожала.
Ночь была прохладная и сырая.
— Холодно тебе? — спросил парень.
— Холодно, — ответила она, всхлипывая.
Он усадил ее на груду кирпича. Затем снял с себя сермягу и укутал девушку, а сам остался в одной рубахе.
— Не плачь!.. Не плачь!.. — уговаривал он девушку. — Только одну ночь и просидишь так. Есть ведь у тебя рубль, вот завтра и снимем угол, а юбку я тебе из своих куплю. Ну, не плачь.
Но девушка уже не обращала внимания на его слова. Она подняла голову и прислушивалась. Ей показалось, что с улицы доносится звук знакомых шагов.
Шаги приближались. Одновременно кто-то начал свистать и звать:
— Иди домой… Слышишь!.. Где ты там?
— Я здесь! — закричала девушка, срываясь с места.
Она выбежала на улицу, где ждал мастеровой.
— Здесь я!
— А деньги у тебя есть? — спросил мастеровой.
— Есть! Вот они… На! — сказала девушка, протягивая рубль.
Мастеровой спрятал деньги в карман, потом схватил ее за волосы и принялся бить, приговаривая:
— В другой раз слушайся, а то на порог не пущу… Рублем не откупишься… Будешь слушаться?.. будешь?.. — повторял он, молотя кулаками.
— Ой, боже мой!.. — кричала девушка.
— А ты слушайся!.. Слушай, что я тебе велю…
Вдруг он отпустил девушку, почувствовав, что его ухватила за шиворот чья-то могучая рука. С трудом повернув голову, он увидел сверкающие глаза Михалка.
Мастеровой был хват малый: он так громыхнул Михалка по лбу, что у того в ушах зазвенело. Но парень не отпустил его, — напротив, сдавил ему шею еще сильнее.
— Не души меня, ты, бандитская рожа… а то увидишь! — сиплым голосом простонал мастеровой.
— А ты не бей ее! — сказал парень.
— Не буду, — прохрипел мастеровой и высунул язык.
Михалко разжал пальцы, мастеровой покачнулся. С трудом отдышавшись, он сказал:
— Не хочет она, чтоб я ее бил, пусть за мной и не ходит… Любит меня — хорошо, но я бью, такой уж у меня обычай!.. К чему мне девка, когда ее
— И пойдет… Подумаешь! — ответил парень.
Но девушка схватила его за руку.
— Да ладно тебе! — говорила она Михалку, дрожа и обнимая его. — Не мешайся ты в наши дела…
Михалко онемел.
— А ты ступай домой, идем! — обратилась она к мастеровому, беря его под руку. — С чего это всякий будет тебя на улице срамить…
Мастеровой вырвался и сказал со смехом:
— Ты иди, иди к нему! Он тебя бить не будет. Он ведь тебе и деньги давал…
— И-и-и!.. Да перестань ты… — рассердилась девушка и пошла вперед.
— Видишь, с бабой надо, как с собакой! — сказал мастеровой, показывая на девушку. — Лупи ее, так она за тобой и в огонь пойдет.
И исчез. Только злобный смех его все еще раздавался в ночной тишине.
Михалко стоял, глядя им вслед и прислушиваясь. Потом вернулся к лесам и долго смотрел на то место, где еще недавно сидела девушка.
В голове у него мутилось, в груди не хватало воздуха. Только что обещала любить его одного — и сейчас же ушла. Только что он был так счастлив, так хорошо ему было с живым существом, да еще с девушкой, а теперь — так пусто и грустно.
Почему она ушла?.. Видно, такова ее воля, так ей нравится! Что же он может поделать, хотя и добрый он и сильный?.. Инстинктивно он уважал девушку за ее привязанность к мастеровому, не сердился, что она не сдержала обещания, и не думал силой навязывать ей свои чувства. Но, несмотря на это, ему было так жалко, что она ушла, так жалко…
Изъеденными известью руками Михалко вытер глаза, поднял свою сермягу, распростертую на куче кирпича и еще, казалось, теплую. Снова он вышел на улицу, постоял там. Ничего не видно, только сквозь туман поблескивают красные огоньки фонарей.
Михалко вернулся в холодное здание и улегся на земле. Но ему не спалось, он тяжело вздыхал и томился в одиночестве, тоскуя по своей подруге.
По своей — ведь она же сама ему сказала, что только его будет любить.
На другой день, как обычно, парень принялся за работу.
Но работа не спорилась. Он чувствовал усталость, да и постройка эта ему опротивела. Куда бы он ни ступил, чего бы ни коснулся, на что бы ни посмотрел, все напоминало ему девушку и горькое его разочарование. Люди тоже насмехались над ним и приставали:
— Ну что, глупый Михалко? Правда, что в Варшаве девки дорогие?
Дорогие, ох, дорогие! Парень истратил на нее все свои сбережения, голодал, ничего себе не справил, не видел от нее никакой радости, да еще она же его и бросила.
Плохо ему тут было, стыдно. Потому-то, услышав, что в самой Варшаве каменщикам платят больше, Михалко впервые собрался в город.