Том 1. Рассказы и очерки
Шрифт:
— А что же Иван-то Захаров?
— А Иван Захаров без вести пропал. У них, слышь, с Безруким-то уговор был, ехать Захарову за мной невдалеке. Ежели, значит, я на душегубство согласия не дам, тут бы меня Захарову из ружья стрелять. Да, вишь, бог-то судил иначе… Прискакал к нам Захаров, а дело-то уж у меня кончено. Он и испужался. Сказывали люди опосля, что прибежал он тогда на заимку и сейчас стал из земли деньги свои копать. Выкопал, да как был, никому не сказавшись, — в тайгу… А на заре взяло заимку огнем. Сам ли как-нибудь заронил, а то, сказывают, Кузьма петуха пустил, неизвестно.
— Тпру, милые!.. Приехали, слышь, слава-те, господи… Вишь ты, и солнышко божье как раз подымается.
Прошло около месяца. Покончив с делами; я опять возвращался в губернский город на почтовых и около полудня приехал на N-скую станцию.
Толстый смотритель стоял на крылечке и дымил сигарой.
— Вам лошадей? — спросил он, не дав мне еще и поздороваться.
— Да, лошадей.
— Нет.
— Э, полноте, Василий Иванович! Я ведь вижу… Действительно, под навесом стояла тройка в шлеях и хомутах.
Василий Иванович засмеялся.
— Нет, в самом деле, — сказал он затем серьезно. — Вам теперь, вероятно, не к спеху… Пожалуйста, я вас прошу: погодите!
— Да зачем же? Уж не губернатора ли дожидаетесь?
— Губернатора! — засмеялся Василий Иванович. — Куда махнули! И всего-то надворного советника, да уж очень хочется мне этого парня уважить, право… Вы не обижайтесь, я и вам тоже всею душой. Но ведь я вижу: вам не к спеху, а тут, можно сказать, интерес гуманности, правосудия и даже спасения человечества.
— Да что у вас с правосудием тут? Какие дела завязались?
— А вот погодите, расскажу. Да что же вы здесь стоите? Заходите в мою хибарку.
Я согласился и последовал за Васильем Ивановичем в его «хибарку», где за чайным столом нас ждала уже его супруга, полная и чрезвычайно добродушная дама.
— Да, так вы насчет правосудия спрашивали? — заговорил опять Василий Иванович. — Вы фамилию Проскурова слыхали?
— Нет, не слыхал.
— Да и чего слыхать-то, — вмешалась Матрена Ивановна. — Такой же вот озорник, как и мой, и даже в газетах строчит.
— Ну, уж это вы напрасно, вот уж напрасно! — горячо заговорил Василий Иванович. — Проскуров, матушка моя, человек благонадежный, на виду у начальства. Ты еще угоднику моему свечку должна поставить за то, что муж твой с этакими лицами знакомство ведет. Ты что о Проскурове-то думаешь? Какого-нибудь шелопая сделают разве следователем по особо важным делам?
— Что вы это мелете? — вступился я. — Какие тут следователи, да еще по особо важным делам?
— То-то и я говорю, — ободрилась Матрена Ивановна, — врешь ты все, я вижу. Да что я-то, по-твоему, дура набитая, что ли? Неужто важные-то начальники такие бывают?
— Вот вы у меня Матрену Ивановну и смутили, — укоризненно покачал головой смотритель. — А ведь, в сущности, напрасно. Оно, конечно, по штату такой должности у нас не полагается, но если человек, все-таки, ее исполняет по особому, так сказать, доверию, то
— Ничего я тут не понимаю, — сказал я.
— То-то вот. Сами не понимаете, а женщину неопытную смутили! Ну, а слышали вы, что у нас есть тут компания одна, вроде как бы на акциях, которая ворочает всеми делами больших дорог и темных ночей?.. Неужели и этого не слыхали?
— Да, слыхал, конечно.
— Ну, то-то. Компания, так сказать, всесословная. Дело ведется на широкую ногу, под девизом: «рука руку моет», и даже не чуждается некоторой гласности: по крайней мере все отлично знают о существовании сего товарищества и даже лиц в нем участвующих, — все, кроме, конечно, превосходительного… Но вот недавно как-то, после, одного блестящего дела, «самого» осенила внезапная мысль: надо, думает, «искоренить». Это, положим, бывало и прежде: искореняли сами себя члены компании, и все обходилось благополучно. Но на этот раз осенение вышло какое-то удивительное. Очень уж изволили осердиться, да и назначили своего чиновника особых поручений, Проскурова, следователем, с самыми широкими полномочиями по делам не только уже совершившимся, но и имеющим впредь совершиться, если в них можно подозревать связь с прежними.
— Что же тут удивительного?
— Оно, конечно, бог умудряет и младенцы. Человек-то попался честный и энергичный, — вот что удивительно! Месяца три уж искореняет: поднял такую возню, не дай господи! Лошадей одних заездили около десятка.
— Что же тут хорошего, особенно для вас?
— Да ведь заездил-то не Проскуров… Этот ездит аккуратно. Земская полиция все за ним на обывательских гоняется. Соревнование, знаете. Стараются попасть ранее на место преступления… для пользы службы, конечно. Ну, да редко им удается. Проскуров у нас настоящий Лекок. Раз, правда, успели один кончик ловко у него из-под носу вытащить… Огорчили бедного до такой степени, что он даже в официальном рапорте забылся: «старанием, говорит, земских властей приняты были все меры к успешному сокрытию следов преступления». Ха-ха-ха!
— То-то вот, — сказала Матрена Ивановна, — я и говорю: озорник. Одного с тобой поля ягода-то!..
— Ну, уж не озорник, — возразил Василий Иванович. — Не-ет! А что раз промахнулся, так это и с серьезнейшими людьми бывает. Сам после увидал, что дал маху. Приступили к нему; пришлось бедняге оправдываться опиской… «На предбудущее время, — говорят ему, — таких описок не допускать, под опасением отставки по расстроенному здоровью». Чудак! Ха-ха-ха!
— Ну, а вы-то тут при чем? — спросил я.
Василий Иванович принял комически-серьезный вид.
— А я, видите ли, содействую. У нас тут, — спросите вот у Матрены Ивановны, — настоящий заговор, тайное сообщество. Он искореняет, а я ему, знаете ли, лошадок всегда наготове держу. Взять хоть сегодня: там, где-то по тракту, убийство, и его человечек к нему с известием поскакал. Ну, значит, и сам искоренитель скоро явится; вот у меня лошади в хомутах, да и на других станках просил приятелей приготовить. Вот оно и выходит, что на скромном смотрительском месте тоже можно человечеству оказывать немаловажные услуги, Д-да-с…