Том 1. Рассказы и повести
Шрифт:
— Ну а такого, скажем, мямлю, который и вашим и нашим? — продолжал допытываться Ракоци.
Господин Надь покраснел, как рак в кипятке. Горло его сжалось, на висках вздулись жилы.
— Gratia [55] голове моей, serenissime princeps, — прохрипел он, — но я дворянин!
— Знаю, знаю, брат мой, — ласково сказал князь, поняв беспокойство старика, — ты — Надь де Юрёгд. Но все равно, когда правитель спрашивает (он сдвинул брови), должно отвечать.
— Ну, стало быть, нет таких, — выпалил наконец в ужасных муках господин Надь.
55
Помилование (лат.).
—
Только теперь господин Матяга начал понимать, в чем дело, как и прочие вельможи, которых бесконечно огорчил этот туманный план князя, ибо сквозь него проступили вдруг мрачные очертания грядущих времен.
Что же до Матяга Надя, то он повеселел, ибо в политике был несилен.
56
Донос (лат.).
— Я знаю такой участок земли, — сказал он с облегчением.
— И он принадлежит именно такому человеку?
— Не человеку.
— А кому же?
— Вдове. Покойного Михая Шолтеса.
— Ну, это еще лучше. Ступайте и приобретите его на имя моей старой кормилицы. Чу, как раз полдень звонят, так что вдову дома застанете.
В самом деле, на кальвинистской башне загудел старый колокол; по укоренившемуся обычаю придворные стали по одному расходиться, так и не перемолвившись о деле Безередя, и князю нынче также не пришлось сказать решительное слово, а ведь qui habet tempus, habet vitam [57] .
57
Кто выигрывает время, выигрывает жизнь (лат.).
Оставшись один, Ракоци удовлетворенно опустился в кресло и, положив перед собой шитый детский жилет, долго разглядывал его, долго вспоминал минувшее.
Приближенные Ракоци удалялись молча, расстроенные, углубленные в свои думы, с поникшими головами. И только на дворе внешней крепости Готфрид Хелленбах нарушил гнетущую тишину.
— Держу пари, — заговорил он, — что правитель нынче в связи с этим случаем думал о том, что в один прекрасный день у него могут подчистую забрать все земли, дворцы, луга, мельницы и даже у этой бедной женщины ее клочок земли отберут за то, что им подарен.
Берчени, рассердившись, резко при всех оборвал его:
— Я скажу вам прямо: ежели это ваше открытие — все, что вы могли припасти для армии, то поджарьте его себе и съешьте на здоровье.
Но в глубине души храбрый Берчени сам понимая, что именно это и было у Ракоци на уме, и он всю дорогу не переставая ворчал, ругался, еще и дома бранил ослом foedinarum magistera за то, что тот навевает на войско, которое и без того уже рассеивается, печальные предчувствия.
Когда в час пополудни дежурный камергер вошел к князю с докладом, что обед подан, он застал его в кабинете за весьма странным занятием: князь заворачивал в бумагу маленький алый жилет. На другой день на пакете узнали его почерк: «Пусть это носит мой сын Дюри». По-видимому, он хотел послать пакет в Вену, к рождественской елке. Но кто же доставит пакет туда? Разве что сам черт или Яворка *.
Возвратимся, однако, к событиям того дня. Сразу же после обеда князя ждала большая радость: гонец
Но еще большей была радость Париттьяшей, когда они увидали коровье семейство из девятнадцати голов и получили от управляющего снабженное печатью письмо, закрепившее за ними навеки пастбище в сто кил. Старый Нариттьяш подбросил в воздух свою барашковую шапку и, чуть было не помешавшись от радости, непременно хотел взобраться на самую большую корову и так, верхом на ней, гнать домой остальных.
Что до жены Париттьяша, то она расплакалась, точно малое дитя, и никак не могла унять слезы, сквозь которые неотрывно разглядывала своих великолепных коров.
— Боже, боже, кто мог такое подумать? Это уж слишком, это не про нас писано. Какие уж мы господа! Луг в сто кил!
Да нам уж и не обойти его нашими усталыми ногами. Графьев из нас все равно не получится. Лучше мне умереть на месте, чем лишить его светлость такого богатства.
Она умоляла господина Надя еще раз отвести ее к князю: она-де хочет сказать ему, что столько им не надо, а нужна всего-навсего своя корова. Надь успокаивал ее, как мог, объяснял, что нельзя уже ничего изменить, ибо то, что сказано правителем, — закон, коему следует подчиниться. Тут она присмирела, прося теперь позволить ей пройти хотя бы на минуточку к князю, чтобы только поблагодарить, только к ручке приложиться. Но господин Надь и на это не согласился. Наконец она стала его упрашивать передать князю, что ладно, мол, на этот раз она, уж так и быть, примет дар, но чтобы впредь он не был таким расточительным, ибо это к добру не приведет. Это, мол, велела передать его няня, и еще просила прибавить, что, ежели он так будет транжирить свое имущество, то, ей-богу, не нынче — завтра разорится, ибо нет такого изобилия, которое не иссякло бы. «Только вы поклянитесь, что передадите!»
Тут, конечно, господин Надь дал клятву, а крестьянка, успокоившись, целиком отдалась созерцанию своего стада; она разглядывала каждую скотинку в отдельности, вблизи и отступая, пощупала у каждой лопатки, спросила, какую как кличут, когда же новый владелец Париттьяш погнал стадо к воротам — «ну, ты, эй, ты, н-ну!» — то и старуха Жужа поплелась за ним и только на прощанье вздохнула тяжко, из самой глубины души.
— Что и говорить, куда как хорошо стадо… вот только как же это — столько распрекрасных коров, и без быка?
Матяш Надь ничего не ответил, ибо это уже дело самих коров.
— Ох-хо-хошеньки-и, столько коров — и ни одного быка, — продолжала сокрушаться старая Париттьяш на разные лады, медленно шагая вслед за своим стадом, но, так как ответа не последовало, она у самых ворот, за которыми стали исчезать коровы, обернулась и ласково обратилась напоследок к управляющему:
— А что бы вам стоило, голубчик мой барин, дать для них еще и быка?
1909
Повести
КОМИТАТСКИЙ ЛИС
Перевод Е. Тумаркиной
I
Введение
Давняя это история. Иные были тогда времена, иные нравы. Мало кто и помнит теперь о той счастливой поре, когда кварту вина за грош сторговать было можно, знаменитейшим оратором тот почитался, кто на собрания комитатские с самой толстенной дубинкой приходил, наибольшим авторитетом владелец лучшей пенковой трубки пользовался, а величайшим либералом и патриотом того признавали, кто лучше всех «марш Ракоци» умел насвистывать.