Том 1. Рассказы и повести
Шрифт:
Глазки его сверкнули, и, чтобы утешить меня, он мягкими своими ручонками стал гладить мое лицо.
— Мне кажется, что я все-таки поборю его.
— А мне кажется иначе, — сказал я с укоризной, — потому что королевский сын, чтобы быть крепким, каждый день съедает фунт мяса, а ты не хочешь есть. Мне это больно. И не возвратишь ты венгерскому народу его государство!
На этот раз мне удалось убедить Яношку.
— Поджарьте же мне два фунта! — воскликнул он решительно.
С этого дня стал Яношка есть мясо каждый день, и, если поддавался минутной слабости, достаточно было за столом сказать ему:
— Ох, Янош, Янош, вот увидишь, победят тебя в Вене! Он жил этой мыслью до последних своих дней. Ради этого он ел, об этом ему нужно было рассказывать по вечерам. Он все время готовился к предстоящей битве. Даже разделил уже завоеванное государство между братьями: Лаци получил всех волов, которые имелись в стране, Альберт всех коров, а мне он передал всех людей. (Только дворника да старую няню Жофи оставил себе.)
Но вот однажды он услышал, как служанка проговорилась на кухне, что королевский сын умер. Бедный мой сын совсем загрустил: — Так с кем же я теперь буду драться?
А чудовище, с которым ему предстояло драться, было уже а дороге. То был дифтерит, самый страшный генерал армии смерти. Двадцать четыре дня боролся с ним Яношка, и если бы меньше ел больше мяса, то, конечно, одержал бы победу!
Ох, какие это были двадцать четыре дня! Если бы у меня хватило сил написать о них…
Уже умирая, он позвал меня к своей кроватке и прошептал на ухо:
— Папа, если я умру, ты береги моих животных, не давай ни Лаци, ни Альберту. А то они сломают…
Ему захотелось последний раз их увидеть.
Мама подала ему в кровать и лошадку, и ягненка, и зайчика.
Яношка смотрел на них, только смотрел, потому что ручки его совсем обессилели и больше не могли держать игрушек.
Потом он поманил меня и с таинственным видом положил мне на ладонь блестящую монетку. (Он получил ее от доктора за то, что принимал лекарство.)
— Ты это мне, Яношка?
— На корм для моих животных, — ответил он совсем слабеньким голосом.
В комнате у нас снова стоит елка. Зажгите свечи на ней — посмотрим, будут ли они все так же блестеть, сверкать? Пусть придут и дети. Все готово! Все на ней, как и год назад. Неужели орешники и в этом году приносили орехи?
Нет, нет! Уберите отсюда все эти новые, только что купленные вещи. Под елочку нужно поставить желтогривую лошадку, зайчика и ягненка, которых я должен кормить на медную монетку. Они здесь стояли в прошлом году, пусть стоят и теперь. Встряхнись, ягненок мой, хочу слышать я бередящий сердце голосок твоего колокольчика:
«Плим-плим! Плим-плим! Где наш маленький хозяин?»
1893
3ЕЛЕНАЯ МУХА И ЖЕЛТАЯ БЕЛКА
Перевод Е. Тумаркиной
Заболел и слег старый крестьянин, деревенский богач. Бог покарал его в назидание прочим смертным.
«Кто вы такие? Ничтожества! Взять хотя бы Яноша Гала, с которым и окружной начальник за руку здоровается, кого графинюшки молодые дядей Галом величают, ибо богат он и самый набольший среди вас. Но для меня все ничто. Я и Яноша Гала покараю. Коснусь легонько, и падет он, словно зерно из колоса от взмаха руки. Не пошлю я на него голодного волка, чтобы съел его, не обрушу могучий дуб, чтоб пришиб его. Довольно с него и тебя, маленькая мушка! Лети, лети, ужаль его милость!»
Так оно и случилось: ужалила муха господина Яноша Гала в руку, и стала рука пухнуть, краснеть, а потом и чернеть, да все больше, все выше.
Барыня из замка и священник уговаривали его немедленно вызвать врача.
— Ладно, — сказал господин Гал. — Пусть пошлют коляску за летайским лекарем.
Но барыня во что бы то ни стало хотела телеграфировать в столицу университетскому профессору Бирли, визит которого обойдется, правда, в триста форинтов, но уж он-то ремесло свое знает.
— Э, дурь все это, — ворчал крестьянский король. — Да и могла ли эдакая махонькая мушка натворить мне беды на триста форинтов». Но барынька, сельская благодетельница, уговаривала и так и эдак, до тех пор настаивала, — она сама, мол заплатит триста форинтов будапештскому профессору, — пока господин Гал ее не перебил:
— Ну уж этому не бывать! Скорее я приплачу ему еще полсотни.
Телеграмма ушла, и с послеобеденным поездом прибыл известный на все тридевять земель врач Йожеф Бирли, моложавый, сухопарый господин в высоком цилиндре и очках. Весь-то человечишка пяти грошей не стоил. А вот изволь плати такому триста форинтов!
На железнодорожной станции его ожидала коляска господина Гала, а во дворе встретила сама хозяйка.
— Вы и будете пештский доктор? Добро пожаловать! Да проходите, проходите, душа моя. Такой шум поднял мой хозяин, словно его не мушка какая-то ужалила, а бешеная собака искусала.
А ведь не поднимал Янош Гал никакого шума. Он вообще-то молчал, когда его не спрашивали, а когда и спрашивали, говорил мало. Безучастно лежал на скамье. Смятая шуба под головой служила ему подушкой, а трубка весело дымила в зубах.
— Ну, старина, какая с вами беда приключилась? — скороговоркой спросил маленький Бирли. — Я слышал, вас муха укусила.
— Верно, муха, — медленно протянул больной.
— Какая была муха?
— Зеленая, — ответил тот кратко.
— Ну, ну, расспросите-ка его, душа моя, раз уж вы тут, — перебила жена Гала. — А у меня и своих дел полно, девять хлебов в печи.
— Хорошо, хорошо, тетушка, — рассеянно согласился доктор.
Но, услышав эти слова, жена Гала проворно повернулась и одним рывком скинула с головы платок в крапинку, скрывавший ее лицо.
— Кажись, и мы не старше вас, сударь, будем, — бросила она через плечо полуобиженно, полунасмешливо. — Верно, плохо вы видите через окошки, что у вас на глаза навешаны.
И закружилась, как веретено. При каждом ее движения дразняще шуршали и скрипели накрахмаленные юбки.
Ученый профессор с изумлением глядел на нее; хороша она была, дьявольски хороша и действительно молода, намного моложе доктора, а тем паче своего седеющего хозяина. Доктор собрался уж было пробормотать что-то в оправдание, но она захлопнула за собой дверь. Ох, и простофили же эти ученые знаменитости!