Том 1. Рассказы и повести
Шрифт:
— Может быть, у Палики в кармане есть? А ну ищи, паршивец! Если найдешь, не трону!
Мальчику понравилось условие, на котором предлагалось заключить мир, и он до тех пор ощупывал себя, пока не разыскал наконец под подкладкой жилетки небольшой обломок грифеля.
— Подойдет ли? — спросила тетушка Коти.
— Конечно, нет, на бумаге этим ничего не напишешь.
— Жофи, дай-ка метлу.
— В таком случае подойдет, — поспешил я вмешаться, пожалев мальчугана, — напишем рецепт на грифельной доске.
— Вот хорошо, ваша милость, а то кабы и нашелся карандаш, бумаги в доме все равно не сыскать… Не может же человек все иметь.
Усталый, словно целый день канавы копал, плелся я домой. У ратуши повстречался мне бургомистр, который беседовал в воротах с членом городской управы Фараго.
— Откуда это вы, господин доктор? Промокли, как суслик!
— Был у Коти.
— Далековато в такую непогоду.
— Да еще сколько неприятностей!
— Зато гонорар!
— А сколько? — поинтересовался я. — Уже определен?
— Конечно. За один визит пятьдесят крейцеров.
— Быть того не может, — пролепетал я, побледнев.
— Именно так. Конечно, если больной платежеспособен, — добавил бургомистр.
1891
ЛОШАДКА, ЯГНЕНОК И ЗАЯЦ
Перевод М. Ульрих
Есть два очень грустных времени года, когда я не в силах улыбаться; в такую пору я пишу, но не берите в руки моих произведений, если не любите печального!
Одно время года — это жаркое лето, когда город трогается к лесу. Я тоже иду вместе со своей семьей, но «его» я должен оставить здесь. Другое время года — суровая зима, когда леса трогаются к городу.
В эту пору небольшая, неказистая елочка добирается и до моей квартиры, но там она уже не находит «его». Да, его зовут «он». Называть его иначе не дозволено. И если маленькие братья находят в пустом ящике кнутовище, пуговку от красного жилетика или молоточек, то на мой вопрос: «Дети, чье это?» — испуганно, тихо произносят: «Это его». От упоминания его настоящего имени мое сердце превращается в жернов, а глаза в два высохших колодца.
Но есть в доме одна чашка; на ней написано его имя: «Яношка». Из этой чашки он всегда пил кофе, — он и кошка, потому что он всегда делился с кошкой. Теперь чашка стала моей, и я пью из нее по утрам кофе, а кошка грустно смотрит на меня издали, словно спрашивая: «Где мой маленький хозяин?»
Даже камень, упавший в воду, может сдвинуться с места, то подымет волна, повернет на другой бок, — но моей печали не суждено измениться.
Я бегу от воспоминаний, а они роем устремляются за мною. я бегу от них — и в то же время зову их к себе.
На моем письменном столе стоят его любимые животные, с которыми он играл в последний свой час; их нельзя трогать. Лошадка с седельцем и светло-желтой гривой, заяц с красным бантиком и ягненок с колокольчиком на шее. Когда я пишу, они смотрят на меня пристально, тихо, и стоит мне нечаянно толкнуть книжку или листы своих бумаг, тотчас звенит колокольчик на шее ягнёнка:
«Плим-плим! Плим-плим! Где мои маленький хозяин?
Где наш маленький хозяин, тот, кто кормил и поил нас, кто гладил нас своим крохотными ручонками, кто разрешал нам пастись на зеленом одеяле?»
Что вы спрашиваете, где он? Ведь он оставил вам такое пастбище! Моя душа — широкий луг, где цвело когда-то веселье. Он и в последние часы думал о вас. Слабеньким голоском звал он: «Лошадка моя! Мой ягненок!»
Яношка был хиленьким, худощавым мальчиком. Он никогда не хотел есть. Врачи твердили в один голос: чтобы Яношка стал сильным, крепким, надо давать ему больше мяса.
К каким ухищрениям, к каким выдумкам приходилось мне прибегать, чтобы перебороть его упрямство, — ведь именно мясо он любил меньше всего.
Я обещал ему книжку с картинками, но она пользовалась успехом только один день, пока он ее не перелистывал всю; на другой день Яношка опять переставал есть. Я приносил ему десятки разных игрушек. И что же? Мясо он не полюбил, а игрушки ему прискучили.
И что я ему потом ни обещал, он только качал своей красивой белокурой головкой:
— Не хочу есть, не хочу!
— Через год я куплю тебе настоящую лошадку.
— Все равно не буду я есть мяса.
— Шпоры подберем на твои сапожки.
— Правда?.. Но я не люблю мясо.
Однажды я посадил Яношку на колени и стал говорить с ним, как со взрослым:
— Если ты не будешь есть мяса, увидишь, большая беда случится, — сказал я.
Его блестящие глазенки, ясные милые глазенки, посмотрели на меня с любопытством: какая же, мол, беда? А я продолжал:
— Когда тебе исполнится двадцать лет, я повезу тебя в Вену.
— Туда, где король живет?
— Туда, где король живет, сердечко мое, как раз к нему.
— А мама тоже с нами поедет?
— Мама не поедет. Я повезу тебя одного, потому что ты там должен будешь драться с королевским сыном.
Улыбающееся личико его стало серьезным, на гладком лбу появилась сеточка морщинок, маленькое сердце забилось быстрее. В этом биении были и страх и гордость.
— Это правда, папа?
— Ну конечно, правда, если я говорю! Лишь бы только все хорошо кончилось, потому что если ты окажешься победителем, то страна эта станет твоей; но если окажется победителем королевский сын, то страна останется у него, а тебя бросят в тюрьму.