Том 1. Рассказы и повести
Шрифт:
В министерство по делам культа я пошел через неделю.
— Папку с документами (теперь уже их была целая папка!) направили в Мункач епископу с просьбой высказать свое мнение.
А время не ждало, и акушерка проявляла нетерпение, она грозилась: ребенка надо было крестить, и крестить приходилось незаконным. Сначала мы хотели приобщить его к единой греко-католической вере, но оказалось, что в столице такой церкви нет и что Будапешт является в данном случае лишь филиалом Ясбереня *.
Прошло несколько лет, прошение переходило из рук в руки (меж тем и ребенок умер), и вот наконец в нынешнем году магистрат приказал произвести специальный медицинский осмотр, дабы установить, сколько же Дюри лет, миновал ли он призывной возраст и так далее.
Одним словом, все пошло на лад и через каких-нибудь десять — пятнадцать лет свидетельство о возрасте Дюри было бы все-таки получено, но этот взбалмошный человек потерял вдруг всякое терпение, и когда дело уже находилось в самой обнадеживающей стадии, смеясь, заявил:
— Оставимте-ка это дело, ваша милость! Оно не стоит того, чтобы пальцем ради него шевельнуть. Я же не дурак, чтобы идти к алтарю теперь, с седой головой и беззубой невестой.
— Теперь?! Что вы, Дюри, помилуйте! Ведь мы только на полпути. Вы правы, если бросите все. Я еще понимаю, если бы сын был жив.
— Да, ежели бы сын был жив, — проговорил, вздыхая, Дюри, — он был бы уже взрослым и теперь хлопотал бы сам.
1888
ТЕТУШКА ПРИКЛЕР
Перевод И. Салимона
Похоронное бюро — это общество, занимающееся наипочтеннейшим в мире делом. Пусть оно и не самое привлекательное, но разве не почетно отправлять людей на тот свет по определенной таксе.
Правда, пользоваться его услугами несколько накладно, да ведь человек-то отправляется далеко, а нынешние средства передвижения, что ни говорите, дороги. По крайней мере, тут есть одно преимущество: клиент может быть вполне спокоен — обратно возвращаться ему, во всяком случае, не придется.
В старые добрые времена, когда подобной перевозкой занимался конь святого Михая, все было куда проще. В деревнях и по сей день этот дешевый транспорт доставляет мертвецов и в ад и в рай. Хорошая, неприхотливая лошадка: ни сена не ест, ни овса не просит. И те, кого она обслуживает, тоже не ропщут — значит, довольны.
Но в городах люди уж очень свыкаются с шиком и, даже навеки расставаясь со всем, что было им дорого, — с самой жизнью, — не в силах отказаться от этого закадычного своего приятеля, который в большинстве случаев оказывает на них дурное влияние, как, впрочем, все приятели. Вот почему их обслуживает целое похоронное бюро, причем каждого в соответствии с его общественным положением.
Мы назвали это дело только почетным. Однако встречаются люди, которые находят его даже привлекательным и с огромным удовольствием глазеют на похоронные процессии.
За примером недалеко ходить. Взять хотя бы тетушку Приклер, дворничиху из двухэтажного дома на Керепешском проспекте, состарившуюся в трудах праведных. Похороны для нее наивысшее наслаждение.
Правда, проживя пятьдесят лет на упомянутом проспекте, можно привыкнуть к похоронным псалмам *, как привыкают к тиканью фамильных часов.
Тетушка тоже привыкла к мысли о своей будущей смерти, — больше того, она совершенно сдружилась с ней. К жизни ее уже не привязывало ничто, ничто на свете. Все, кого она знала когда-то, давно уже умерли, а появившиеся вокруг новые люди были ей совсем чужими.
Собственно говоря, она ничем уже больше и не интересовалась. Был у нее изношенный, весь в заплатках, чулок, а в нем скоплено одними только серебряными форинтами и десятикрейцеровыми монетами ровнешенько девяносто пять форинтов и сорок крейцеров. Единственно, чего еще хотелось в жизни тетушке Приклер, это округлить указанную сумму до ста форинтов. Добрейшая тетушка мечтала для себя о похоронах, которые стоили бы сто форинтов.
Девяносто пять форинтов — это уже кое-что! На них тоже можно устроить вполне приличные похороны, но сто форинтов все-таки лучше. Даже безотносительно к их употреблению сто всегда больше девяноста пяти, а тут можно будет пригласить и лишнего факельщика!
Единственной отрадой тетушки Приклер было наблюдать из своих ворот за похоронами. На некоторых она присутствовала собственной персоной и плакала в свое удовольствие, независимо от того, знала погребаемого раба Божия или нет. Похороны интересовали ее также и по другой причине: она мысленно сравнивала их с теми, которые предстояли ей самой. Тетушка безошибочно угадывала, сколько могут стоить те или иные похороны.
— Вот такие будут и у меня, — шептала она, а иной раз с гордостью говорила: — Мои обойдутся на пятнадцать форинтов дороже.
Иногда она возвращалась в свой бедный подвал подавленная, особенно после погребения богатых и знатных господ.
— Вот это уж настоящие похороны! — восклицала она, и глаза у нее блестели: быть может, в ней говорила зависть. — Такие стоят целое состояние. Счастливцы эти богатые и знатные!
Тетушка вздыхала, становилась печальной, но это продолжалось недолго. Обычно она тут же спешила себя утешить:
— Кто знает, верно, у этого неугомонного Кароя Вереша тоже когда-нибудь будут точно такие же похороны… У него-то они будут… да почему бы и нет? Он ведь был умница, большая умница…
Значит, существует все-таки живая душа, которой интересуется тетушка Приклер! Кто же он? Может, какой-нибудь родственник? О нет. Родственников у тетушки Приклер давно не осталось. Карой Вереш всего-навсего ее бывший квартирант. Бедный горемыка-студент, который двадцать лет назад жил в ее затхлой, подвальной комнатушке.
Юноша был некрасив и рыж, никого и ничего не имел на белом свете, кроме разума и старания. А разве этого мало, чтобы преуспеть?
Когда рыжий молодой человек, со своим недюжинным умом, отправился искать в жизни счастья, бедная старушка долгое время не выпускала его из виду, следя из своего жалкого подвала за тем, что же в конце концов станется с этим молодым человеком.
А он изо дня в день поднимался все выше и выше. Его имя как-то появилось даже на страницах газет, и с тех пор бедная старушка не переставала искать его среди других встречавшихся там фамилий. Иногда поиски продолжались целые полгода, пока, наконец, тетушка Приклер не узнавала о местонахождении своего любимца. То он оказывался в Трансильвании, где его избирали секретарем какого-то общества. То его назначали помощником уездного начальника куда-то в северную Венгрию. А потом наступило и такое время, когда тетушка Приклер могла ежедневно встречать в газетах его имя: Карой Вереш был избран депутатом. Он стал большим человеком, знаменитостью: Быть может, при встрече тетушка и не узнала бы Кароя, ведь она его и в лицо-то уже не помнит. Может, он даже живет где-нибудь поблизости… Но что ей, в сущности, за дело до этого важного господина! Ее интересует лишь судьба студента Кароя, как всякого, дочитавшего книгу до середины, интересует дальнейшая судьба героя.