Том 1. Стихотворения 1892-1909

Брюсов Валерий Яковлевич

15 февраля 1898

Скифы

Если б некогда гостем я прибыл К вам, мои отдаленные предки, — Вы собратом гордиться могли бы, Полюбили бы взор мой меткий. Мне легко далась бы наука Поджидать матерого тура. Вот — я чувствую гибкость лука, На плечах моих барсова шкура. Словно с детства я к битвам приучен! Все в раздолье степей мне родное! И мой голос верно созвучен С оглушительным бранным воем. Из пловцов окажусь я лучшим, Обгоню всех юношей в беге; Ваша дева со взором жгучим Заласкает меня ночью в телеге. Истукан на середине деревни Поглядит на меня исподлобья. Я уважу лик его древний, Одарить его пышно —

готов я. А когда рассядутся старцы, Молодежь запляшет под клики, — На куске сбереженного кварца Начерчу я новые лики. Я буду как все — и особый. Волхвы меня примут как сына. Я сложу им песню для пробы. Но от них уйду я в дружину. Гей вы! слушайте, вольные волки! Повинуйтесь жданному кличу! У коней развеваются челки, Мы опять летим на добычу.

29 ноября 1899

Клеопатра («Я — Клеопатра, я была царица…»)

Я — Клеопатра, я была царица, В Египте правила восьмнадцать лет. Погиб и вечный Рим, Лагидов нет, Мой прах несчастный не хранит гробница. В деяньях мира мой ничтожен след, Все дни мои — то празднеств вереница, Я смерть нашла, как буйная блудница… Но над тобой я властвую, поэт! Вновь, как царей, я предаю томленью Тебя, прельщенного неверной тенью, Я снова женщина — в мечтах твоих. Бессмертен ты искусства дивной властью, А я бессмертна прелестью и страстью: Вся жизнь моя — в веках звенящий стих.

Ноябрь 1899

Старый викинг

Он стал на утесе; в лицо ему ветер суровый Бросал, насмехаясь, колючими брызгами пены. И вал возносился и рушился, белоголовый, И море стучало у ног о гранитные стены. Под ветром уклончивым парус скользил на просторе, К Винландии внук его правил свой бег непреклонный, И с каждым мгновеньем меж ними все ширилось море, А голос морской разносился, как вопль похоронный. Там, там, за простором воды неисчерпно-обильной, Где Скрелингов остров, вновь грянут губящие битвы, Ему же коснеть безопасно под кровлей могильной Да слушать, как женщины робко лепечут молитвы! О, горе, кто видел, как дети детей уплывают В страну, недоступную больше мечу и победам! Кого и напевы военных рогов не сзывают, Кто должен мириться со славой, уступленной дедам. Хочу навсегда быть желанным и сильным для боя, Чтоб не были тяжки гранитные косные стены, Когда уплывает корабль среди шума и воя И ветер в лицо нам швыряется брызгами иены.

12 июля 1900

Данте

Безумцы и поэты наших дней В согласном хоре смеха и презренья Встречают голос и родных теней. Давно пленил мое воображенье Угрюмый образ из далеких лет, Раздумий одиноких воплощенье. Я вижу годы, как безумный бред, Людей, принявших снова вид звериный, Я слышу вой во славу их побед (То с гвельфами боролись гибеллины!). И в эти годы с ними жил и он, — На всей земле прообраз наш единый. Подобных знал он лишь в дали времен, А в будущем ему виднелось то же, Что в настоящем, — безобразный сон. Мечтательный, на девушку похожий, Он приучался к зрелищу смертей, Но складки на челе ложились строже. Он, веривший в величие людей, Со стоном звал: пускай придут владыки И усмирят бессмысленных детей. Под звон мечей, проклятия и крики Он меж людей томился, как в бреду… О Данте! о, отверженец великий, — Воистину ты долго жил — в аду!

6 октября 1898

Данте в Венеции

По улицам Венеции, в вечерний Неверный час, блуждал я меж толпы, И сердце трепетало суеверней. Каналы, как громадные тропы, Манили в вечность; в переменах тени Казались дивны строгие столпы, И ряд оживших призрачных строений Являл очам, чего уж больше нет, Что было для минувших поколений. И, словно унесенный в лунный свет, Я упивался невозможным чудом, Но тяжек был мне дружеский привет… В тот вечер

улицы кишели людом, Во мгле свободно веселился грех, И был весь город дьявольским сосудом. Бесстыдно раздавался женский смех, И зверские мелькали мимо лица… И помыслы разгадывал я всех. Но вдруг среди позорной вереницы Угрюмый облик предо мной возник. — Так иногда с утеса глянут птицы, — То был суровый, опаленный лик, Не мертвый лик, но просветленно-страстный, Без возраста — не мальчик, не старик. И жалким нашим нуждам не причастный, Случайный отблеск будущих веков, Он сквозь толпу и шум прошел, как властный. Мгновенно замер говор голосов, Как будто в вечность приоткрылись двери, И я спросил, дрожа, кто он таков. Но тотчас понял: Данте Алигьери.

18 декабря 1900

Флоренция Декамерона

Вы, флорентинки прошлых дней! — о вас Так ясно я мечтал в обманах лунных, О быстром блеске ваших крупных глаз. Сады любви в тиши оград чугунных, Певучий говор и жемчужный смех, Рассказы с перебоем песен струнных. Принцессы, горожанки — здесь у всех Веселость, острый ум, и взор лукавый, И жажда ненасытная утех. Красавца видя, все полны отравой, И долго жадный взор его следит. Для вас любовь всегда была забавой! Вам было непонятно слово «стыд»! Среди земных красот, земных величий Мне флорентинки близок лживый вид, И сладостно мне имя Беатриче.

21 июля 1900

Астролог

Звездное небо плывет надо мной. Чистым сияньем сверкают планеты. Вкруг меня движется сумрак ночной… Тени ли мертвые светом согреты? Вот проступают телесней, ясней Твердые бедра и полные плечи, Смотрят глаза из-под черных кудрей… Сдержанный хохот, чуть слышные речи. Вот обозначился белый хребет, Груди повисли, согнулись колени… В небе холодном мерцанье планет, В небе порядок кругов и движений…

29 декабря 1899

Баязет

Тимур, прочтя оскорбительное письмо Баязета, воскликнул: «Сын Мурата сошел с ума».

Нет! не с ума сошел Муратов сын, Ошибся ты, хромец надменный! Но он взревел, как вольный лев долин, Узнав, что в мире есть еще один, Что дерзких двое во вселенной. И степи дрогнули под звон копыт, И шум от сшибки замер в небе. Покой пустыни воплями был сыт, Багряной кровью сумрак был залит, И верен был случайный жребий.

Февраль 1899

Дон Жуан

Да, я — моряк! искатель островов, Скиталец дерзкий в неоглядном море. Я жажду новых стран, иных цветов, Наречий странных, чуждых плоскогорий. И женщины идут на страстный зов, Покорные, с одной мольбой во взоре! Спадает с душ мучительный покров, Всё отдают они — восторг и горе. В любви душа вскрывается до дна, Яснеет в ней святая глубина, Где все единственно и неслучайно. Да! я гублю! пью жизни, как вампир! Но каждая душа — то новый мир И манит вновь своей безвестной тайной.

12 мая 1900

Мария Стюарт

О, если б знала ты, что пред тобою было, Когда бежал корабль к туманной полосе, От милой Франции к Шотландии немилой, Все беды, весь позор и униженья все! Любила ты балы и пышный чин обеден, И отдалась стране, где властвует туман, Где в замках дедовских строй жизни хмур и беден И где звучат псалмы угрюмых пуритан. Ты страсти жаждала, как неба жаждут птицы, Вся подчинялась ей, тонула в ярких снах, — И слышала в ответ название блудницы, И твой возлюбленный погиб в твоих руках. Потом, захвачена соперницей надменной, В тюрьме ты провлекла семнадцать гордых лет, И, наконец, без сил, к ее ногам, смиренно, Припала ты рабой… И смерть была ответ. О! ты ждала ее! ты, с сердцем омертвелым, У плахи слушала последних верных плач. Но солгала и смерть: твоим безглавым телом В последний раз насытился палач.