Том 1. Стихотворения

Бальмонт Константин Дмитриевич

Кому я молюсь?

Кому я молюсь? Холодному ветру. Кому я молюсь? Равнине морской. Я брат не людям, а буре и ветру, Я брат холодной равнине морской. Куда иду я? К горным вершинам. Куда иду я? К пустыням глухим. Я брат холодному горному ветру, Живу одиноко и растаю как дым. Чего хочу я? Тени последней. Чего хочу я? Смерти одной. Я дух бесстрастный, дух бесприютный. Хочу я дремоты, дремоты ночной.

«О, волны морские, родная стихия моя…»

О, волны морские, родная стихия моя, Всегда вы свободно бежите в иные края, Всегда одиноки в холодном движеньи своем, А мы безутешно тоскуем – одни и вдвоем. Зачем

не могу я дышать и бежать, как волна, Я в мире один, и душа у меня холодна, Я также спешу все в иные, в иные края, – О, волны морские, родная стихия моя!

«Море – вечное стремленье, горы – царственный покой…»

Море – вечное стремленье, горы – царственный покой. Если ты стремишься к счастью, вверь ладью волне морской: Час придет, волненьем вечным утомится жадный взор, – Спи тогда с разбитым сердцем в тихом царстве мертвых гор.

На вершине

Я в горы ушел до рассвета: – Все выше, туда, к ледникам, Где ласка горячего лета Лишь снится предвечным снегам, – Туда, где холодные волны Еще нерожденных ключей Бледнеют, кристально-безмолвны, И грезят о чарах лучей, – Где белые призраки дремлют, Где Время сдержало полет, И ветру звенящему внемлют Лишь звезды, да тучи, да лед. Я знал, что века пролетели, Для сердца Земля умерла. Давно возвестили метели О гибели Блага и Зла. Еще малодушные люди Цепей не хотели стряхнуть. Но с думой о сказочном чуде Я к Небу направил свой путь. И топот шагов неустанных Окрестное эхо будил, И в откликах звучных и странных Я грезам ответ находил. И слышал я сагу седую, Пропетую Гением гор, Я видел Звезду Золотую, С безмолвием вел разговор. Достиг высочайшей вершины, И вдруг мне послышался гул: – Домчавшийся ветер долины Печальную песню шепнул. Он пел мне: «Безумный! безумный! Я – ветер долин и полей, Там праздник, веселый и шумный, Там воздух нежней и теплей». Он пел мне: «Ты ищешь Лазури? Как тучка растаешь во мгле! И вечно небесные бури Стремятся к зеленой Земле». «Прощай!» говорил он. «Хочу я К долинам уйти с высоты, – Там ждут моего поцелуя, Там дышат живые цветы». «У каждого дом есть уютный, Открытый дневному лучу. Прощай, пилигрим бесприютный, Спешу… Убегаю… Лечу!» Все смолкло. Снега холодели В мерцаньи вечерних лучей. И крупные звезды блестели Печалью нездешних очей. Далекое Небо вздымалось, Ревнивую тайну храня. И что-то в душе оборвалось, И льды усыпили меня. Мне чудилось: Колокол дальний С лазурного Неба гудел, Все тише, нежней и печальней, – Он что-то напомнить хотел. И, видя хребты ледяные, Я понял в тот призрачный миг, Что, бросив обманы земные, Я правды Небес не достиг.

Дон Жуан

(отрывки из ненаписанной поэмы)

But now I am an emperor of а world,

This little world of man. My passions are

My subjects.

Toumeur

Но теперь я властитель над целым миром, над этим малым миром человека. Мои страсти – мои подданные.

Тернер

1

La luna llena… Полная луна… Иньес, бледна, целует, как гитана. Те ато… ато… Снова тишина… Но мрачен взор упорный Дон Жуана. Слова солгут, – для мысли нет обмана, – Любовь людей, – она ему смешна. Он видел все, он понял слишком рано Значение мечтательного сна. Переходя от женщины продажной К монахине, безгрешной, как мечта, Стремясь к тому, в чем дышит красота, Ища улыбки глаз бездонно-влажной, Он видел сон земли, не сон небес, И жар души испытанной исчез.

2

Он будет мстить. С бесстрашием пирата Он будет плыть среди бесплодных вод. Ни родины, ни матери, ни брата, Над ним навис враждебный небосвод. Земная жизнь – постылый ряд забот, Любовь – цветок, лишенный аромата. О, лишь бы плыть – куда-нибудь – вперед, – К развенчанным святыням нет возврата. Он будет мстить. И тысячи сердец Поработит дыханием отравы. Взамен мечты он хочет мрачной славы. И женщины сплетут ему венец, Теряя все за сладкий миг обмана, В проклятьях восхваляя Дон Жуана.

3

Что ж, Дон Люис? Вопрос – совсем нетрудный. Один удар его навек решит. Мы связаны враждою обоюдной. Ты честный муж, – не так ли? Я бандит? Где блещет шпага, там язык молчит. Вперед! Вот так! Прекрасно! Выпад чудный! А Дон Люис! Ты падаешь? Убит, In расе requiescat. Безрассудный! Забыл, что Дон Жуан неуязвим! Быть может, самым Адом я храним, Чтоб стать для всех примером лютой казни? Готов служить. Не этим, так другим. И мне ли быть доступным для боязни, Когда я жаждой мести одержим!

4

Сгущался вечер. Запад угасал. Взошла луна за темным океаном. Опять кругом гремел стозвучный вал, Как шум грозы, летящей по курганам. Я вспомнил степь. Я вижу за туманом Усадьбу, сад, нарядный бальный зал, Где тем же сладко-чувственным обманом Я взоры Русских женщин зажигал. На зов любви к красавице-княгине Вошел я тихо-тихо, точно вор. Она ждала. И ждет меня доныне. Но ночь еще хранила свой убор, А я летел, как мчится смерч в пустыне, Сквозь степь я гнал коня во весь опор.

5

Промчались дни желанья светлой славы, Желанья быть среди полубогов. Я полюбил жестокие забавы, Полеты акробатов, бой быков, Зверинцы, где свиваются удавы, И девственность, вводимую в альков – На путь неописуемых видений, Блаженно-извращенных наслаждений. Я полюбил пленяющий разврат С его неутоляющей усладой, С его пренебреженьем всех преград, С его – ему лишь свойственной – отрадой. Со всех цветов сбирая аромат, Люблю я жгучий зной сменить прохладой, И, взяв свое в любви с чужой женой, Встречать ее улыбкой ледяной. И вдруг опять в моей душе проглянет Какой-то сон, какой-то свет иной, И образ мой пред женщиной предстанет Окутанным печалью неземной. И вновь ее он как-то сладко ранит, И, вновь – раба, она пойдет за мной. И поспешит отдаться наслажденью Восторженной и гаснущею тенью. Любовь и смерть, блаженство и печаль Во мне живут красивым сочетаньем, Я всех маню, как тонущая даль, Уклончивым и тонким очертаньем, Блистательно убийственным, как сталь, С ее немым змеиным трепетаньем. Я весь – огонь, и холод, и обман, Я – радугой пронизанный туман.

Забытая колокольня

И человек в человеке увидел врага.

То был первый великий грех.

И человек в женщине увидел игрушку страстей своих.

То был второй великий грех.

И полюбили они грехи свои, и возвели их в перл созданья, и преступление смешали с красотой, и опьянили себя чарами Искусства.

То был третий грех, величайший.

И мера их беззакония исполнилась.

Из Летописи Мира

1

Над забытой колокольней Тает странный бледный свет, Словно грусть о жизни дольней, Той, в которой счастья нет. Над забытой колокольней, В свете сказочных огней. Все печальней, недовольней Сонмы бледные теней – Тех, которые молились, Преступления полны, И неправдой утомились, И в земле погребены, Тех, которые молились, Возмущаясь тишиной, И навеки удалились, Удалились в мир иной.