Том 1. Стихотворения

Бунин Иван Алексеевич

<2 сентября 1914 — сентябрь 1919>

«Высокий белый зал, где черная рояль…» ^*

Высокий белый зал, где черная рояль Дневной холодный свет, блистая, отражает, Княжна то жалобой, то громом оглашает, Ломая туфелькой педаль. Сестра стоит в диванной полукруглой, Глядит с улыбкою насмешливо-живой, Как пишет лицеист, с кудрявой головой И с краской на лице, горячею и смуглой. Глаза княжны не сходят с бурных нот, Но что гремит рояль — она давно не слышит, — Весь мир в

одном: «Он ей в альбомы пишет!» — И жалко искривлен дрожащий, сжатый рот.

<IX.1919>

Ночной путь ^*

Стой со сжатыми скулами: Как чугун, тяжелы, Ходят жадно, акулами Под тобою валы. Правь рукою железною: Из-за шатких снастей Небо высится звездное В грозной славе своей.

<Январь 1920>

«Гор сиреневых кручи встают…» ^*

Гор сиреневых кручи встают, Гаснет сумерек алых сиянье, В тихом море сирены поют, В мире счастье, покой и молчанье. В мире только старик рыболов, Да сиреневый остров Капрея, Да заморская синь облаков, Где закат потухает, алея.

<Январь 1920>

Звезда морей, Мария ^*

На диких берегах Бретани Бушуют зимние ветры. Пустуют в ветре и тумане Рыбачьи черные дворы. Печально поднят лик Мадонны В часовне старой. Дождь сечет. С ее заржавленной короны На ризу белую течет. Единая, земному горю Причастная! Ты, что дала Свое святое имя Морю! Ночь тяжела для нас была. Огнями звездными над нами Пылал морозный ураган. Крутыми черными волнами Ходил гудящий океан. Рукой, от стужи онемелой, Я правил парус корабля. Но ты сама, в одежде белой, Сошла и стала у руля. И креп я духом, маловерный, И в блеске звездной синевы Туманный нимб, как отблеск серный, Сиял округ твоей главы.

<1920>

Изгнание ^*

Темнеют, свищут сумерки в пустыне. Поля и океан… Кто утолит в пустыне, на чужбине Боль крестных ран? Гляжу вперед на черное распятье Среди дорог — И простирает скорбные объятья Почивший бог.

Бретань, 1920

Газелла ^*

Холодный ветер дует с Мензалэ, Огнистым морем блещет Мензалэ, От двери бедной хижины моей Смотрю в мираж зеркальный Мензалэ, На пальмы за чертой его зыбей, Туда, где с небом слито Мензалэ. Ах, сколько стран неведомых за ней, За пламенною гладью Мензалэ! Сижу один, тоскуя, у дверей, В зеркально-красном свете Мензалэ.

<1920>

«И

вновь морская гладь бледна…» ^*

И вновь морская гладь бледна Под звездным благостным сияньем, И полночь теплая полна Очарованием, молчаньем — Как, господи, благодарить Тебя за все, что в мире этом Ты дал мне видеть и любить В морскую ночь, под звездным светом!

Засыпая, в ночь с 24 на 25.VIII.22

«Что впереди? Счастливый долгий путь…» ^*

Что впереди? Счастливый долгий путь. Куда-то вдаль спокойно устремляет Она глаза, а молодая грудь Легко и мерно дышит и чуть-чуть Воротничок от шеи отделяет — И чувствую я слабый аромат Ее волос, дыхания — и чую Былых восторгов сладостный возврат… Что там, вдали? Но я гляжу, тоскуя, Уж не вперед, нет, я гляжу назад.

15. IX.22

«Звезда, воспламеняющая твердь…» ^*

Звезда, воспламеняющая твердь, Внезапно, на единое мгновенье, Звезда летит, в свою не веря смерть, В свое последнее паденье. А ты, луна, свершаешь путь земной, Теряя блеск с минуты на минуту, — И мертвецом уходишь в край иной, Испив по капле смертную цикуту!

22. IX.22

«Порыжели холмы. Зноем выжжены…» ^*

Порыжели холмы. Зноем выжжены И так близки обрывы хребтов, Поднебесных скалистых хребтов. На стене нашей глиняной хижины Уж не пахнет венок из цветов, Из заветных засохших цветов. Море все еще в блеске теряется, Тонет в солнечной светлой пыли: Что ж так горестно парус склоняется, Белый парус в далекой дали? Ты меня позабудешь вдали.

3. X.26

«Маргарита прокралась в светелку…» ^*

Маргарита прокралась в светелку, Маргарита огня не зажгла, Заплетая при месяце косы, В сердце страшную мысль берегла. Собиралась рыдать и молиться, Да на миг на постель прилегла И заснула. — На спящую Дьявол До рассвета глядел из угла. На рассвете он встал: «Маргарита, Дорогое дитя, покраснел, Скрылся месяц за синие горы, И петух на деревне пропел, — Поднимись и молись, Маргарита, Ниц пади и оплачь свой удел: Я недаром с такою тоскою На тебя до рассвета глядел!» Что ж ты, Гретхен, так неторопливо Под орган вступила в двери храма? Что ж, под гром органа, так невинно Ты глядишь на огоньки престола, А склоняешь кроткие ресницы Так спокойно? Вот уж скоро полдень, Солнца луч все жарче блещет в купол: Скоро все замрет благоговейно, Колокольчик зазвенит навстречу Жениху небесному, — о Гретхен, Что ж ты не бледнеешь, не рыдаешь, А тиха и радостна, как ангел, Неневестной Лилии подобна? Бог прощает многое — ужели Любящим, как ты, он все прощает?