Светит в горы небо голубое,Молодое утро сходит с гор.Далеко внизу — кайма прибоя,А за ней — сияющий простор.С высоты к востоку смотрят горы,Где за нежно-млечной синевойТают в море белые узорыОтдаленной цепи снеговой.И в дали, таинственной и зыбкой,Из-за гор восходит солнца свет —Точно горы светлою улыбкойОтвечают братьям на привет.
Над морем дремлют, зеленеютМеж скал цветущие сады.Лучи полдневные
их греют,Им слышен тихий плеск воды.Здесь даже зимнею пороюСреди и лавров и оливПод неприступною гороюСтоит, как зеркало, залив.В затишье расцветают розы,И кипарис в полдневный знойВнимает, погруженный в грезы,Как говорит волна с волной,И смотрит вдаль, где, утопаяВ лазурном море, парусаНа солнце искрятся, сверкая,И точно манят в небеса.
Стояли ночи северного мая,И реял в доме бледный полусвет.Я лег уснуть, но, тишине внимая,Все вспоминал о грезах прежних лет.Я вновь грустил, как в юности далекой,И слышал я, как ты вошла в мой дом, —Неуловимый призрак, одинокийВ старинном зале, низком и пустом.Я различал за шелестом одеждыТвои шаги в глубокой тишине —И сладкие, забытые надежды,Мгновенные, стеснили сердце мне.Я уловил из окон свежесть мая,Глядел во тьму с тревогой прежних лет…И призрак твой и тишина немаяСливались в грустный, бледный полусвет.
В поздний час мы были с нею в поле.Я дрожа касался нежных губ…«Я хочу объятия до боли,Будь со мной безжалостен и груб!»Утомясь, она просила нежно:«Убаюкай, дай мне отдохнуть,Не целуй так крепко и мятежно,Положи мне голову на грудь».Звезды тихо искрились над нами,Тонко пахло свежестью росы.Ласково касался я устамиДо горячих щек и до косы.И она забылась. Раз проснулась,Как дитя, вздохнула в полусне,Но, взглянувши, слабо улыбнуласьИ опять прижалася ко мне.Ночь царила долго в темном поле,Долго милый сон я охранял…А потом на золотом престоле,На востоке, тихо засиялНовый день, — в полях прохладно стало…Я ее тихонько разбудилИ в степи, сверкающей и алой,По росе до дома проводил.
Несть, господи, грехов и злодеянийПревыше милосердья твоего!Рабу земли и суетных желанийПрости грехи за горести его. Завет любви хранил я в жизни свято:Во дни тоски, наперекор уму,Я не питал змею вражды на брата,Я все простил по слову твоему. Я, тишину познавший гробовую,Я, воспринявший скорби темноты,Из недр земных земле благовествуюГлаголы Незакатной Красоты!
Ручей среди сухих песков…Куда спешит и убегает?Зачем меж скудных береговТак стойко путь свой пролагает?От зноя бледен небосклон,Ни облачка в лазури жаркой;Весь мир как будто заключенВ песчаный круг в пустыне яркой.А он, прозрачен, говорлив,Он словно знает, что с востокаПридет он к морю, где заливПред ним раскроет даль широко —И примет светлую струю,Под вольной ширью небосклона,В безбрежность синюю свою,В свое торжественное лоно.
я шел, я был так мал!Я сам себе таким казался,Когда хребет далеких скалСо мною рос и возвышался.Но на предельной их чертеЯ перерос их восхожденье.Один, в пустынной высоте,Я чую высших сил томленье.Земля — подножие мое.Ее громада поднимаетМеня в иное бытие,И душу радость обнимает.Но бездны страх — он не исчез,Он набегает издалека…Не потому ль, что одинокоЯ заглянул в лицо небес?
Из тесной пропасти ущельяНам небо кажется синей.Привет тебе, немая кельяИ радость одиноких дней!Звучней и песни и рыданьяГремят под сводами тюрьмы.Привет вам, гордые страданья,Среди ее холодной тьмы!Из рудников, из черной бездныНам звезды видны даже днем.Гляди смелее в сумрак звездный —Предвечный свет таится в нем!
1901
«Жесткой, черной листвой шелестит и трепещет кустарник…» *
Жесткой, черной листвой шелестит и трепещет кустарник,Точно в снежную даль убегает в испуге.В белом поле стога, косогор и забытый овчарникТонут в белом дыму разгулявшейся вьюги.Дымный ветер кружит и несет в небе ворона боком,Конский след на бегу порошит-заметает…Вон прохожий вдали. Истомлен на пути одиноком,Мертвым шагом он мерно и тупо шагает.«Добрый путь, человек! Далеко ль до села, до ночлега?»Он не слышит, идет, только голову клонит…А куда и спешить против холода, ветра и снега?Родились мы в снегу, — вьюга нас и схоронит.Занесет равнодушно, как стог, как забытый овчарник…Хорошо ей у нас, на просторе великом!Бесприютная жизнь, одинокий под бурей кустарник,Не тебе одолеть в поле темном и диком!
Перед грозой, в Петровки, жаркой ночью,Среди лесного ропота и шума,Спешил я, спотыкаясь на корягиИ путаясь меж елок, за Веснянкой.Она неслась стрелой среди деревьевИ, белая, мелькала в темноте,Когда зарницу ветром раздувало,А у меня уж запеклись устаИ сердце трепетало, точно голубь.«Постой!» — хотел я крикнуть — и не мог.Мы долго с ней бежали по болоту,Вдоль озера, вдоль отмели, заросшейКупавами, травой и камышами,И наконец я выбился из сил.Хочу сказать: «Остановись, не бойся!»Она на миг оглянется — и в путь!А между тем поднялся ветер,Деревья недовольно зароптали,Задвигали мохнатой хвоей ели,И звезды замелькали из-за них.Кричу за ней: «Остановись, послушай!Я все равно до света не отстану,Ты понапрасну мучишься…» Не слышит!Вдруг молния всю чащу озарилаТаинственным и бледно-синим светом…«Стой! — крикнул я. — Лишь слово! Я не трону…»(Она остановилась на мгновенье.)«Ответь, — вскричал я, — кто ты? И зачемТы здесь со мной встречалась вечерами,Ждала меня над заводью темневшей,Где сумрачно и тускло рдели воды?Зачем со мной ты слушала, грустя,Далеких песен радость молодую?Зачем потом, когда они смолкалиИ только комары звенели сонноДа нежно пахло сонною водой,Ты разбирала ласково мне кудри,А я глядел с твоих колен в глаза?Зачем во тьме, когда из тихой рощиГремели соловьи, ты наклоняласьК моей щеке горячею щекойИ целовала сладко, осторожно,А после все томительней и крепче?Скажи, зачем?..» Она лицо рукамиЗакрыла вдруг и кинулась вперед.И долго мы, как звери за добычей,Опять бежали в роще. Шумный ливеньПо темным чащам с громом бушевал,Даль раскрывали молнии, и яркоБелело платье девичье… Но вдругОно исчезло, точно провалилось.Я выскочил с разбега на опушку,Упал в овес, запутанный и мокрый,И зарыдал, забился…