Том 1. В дебрях Индии (с илл.)
Шрифт:
— Я должен сообщить вам то, что сказал сегодня утром, среди тишины храма, оракул, говоривший от имени богини Кали:
«Если Нана-Сахиб откажется принять посланника, которого я посылаю к нему, я приказываю, чтобы двух охотников, избранных тобой проводниками к принцу, в ту же ночь принесли мне в жертву на моем алтаре».
— Хитра она, эта богиня, — сказал Барбассон Барнету.
— Не задушить ли нам этого старого мошенника? — отвечал Барнет.
— К чему это приведет? Нас изрубят его товарищи.
— Смерть за смерть, но я буду счастлив собственными руками помять хорошенько шею этому мерзавцу.
— Но мы еще не умерли, Барнет! Предоставь мне действовать.
—
— Великолепно! Я сейчас передал своему другу слова оракула великой богини… он не совсем хорошо понял их.
— Я должен отложить это посещение до завтрашнего вечера, мы всю ночь сегодня проводим в молитвах. Итак, решено: вы проводите меня в Нухурмур, пройдете со мной к тому месту, где принц спит, — будить его не надо, я беру это на себя, — и только на этом условии вам разрешено будет или остаться в подземелье, или идти, куда хотите. До завтра… Не сердитесь, что я продолжаю еще предлагать вам свое гостеприимство.
— Мы согласны, — ответил Барбассон.
— Очень счастлив, что у вас такие добрые намерения. Если вам нужно что-нибудь на сегодняшнюю ночь, скажите.
— Благодарю, мы падаем от усталости и желаем, чтобы нам не мешали отдохнуть.
— Все будет по вашему желанию. Да пошлет Сома, Бог сна, хорошие предзнаменования в ваших сновидениях.
Не успел он выйти, как Барбассон поспешил ближе придвинуться к своему товарищу.
— Барнет, — сказал он, — шутки в сторону. Люди смотрят на нас, как на авантюристов и висельников, мы не стоим, пожалуй, многого, но у нас свои понятия о чести, и мы сохранили их нетронутыми. Мы, одним словом, сражались направо и налево за тех, кто нам платил, мы играли в Азии роль кондотьеров [25] средних веков, но мы никогда не изменяли тем, кому клялись служить. Мы солдаты не без упрека, но мы не рыцари больших дорог, а потому ты понял, что я просто посмеялся над этим самохвалом Кишнайей и что мы с тобой никогда не проведем тхугов в Нухурмур.
25
Кондотьеры — в Италии в XIV–XVI вв. предводители наемных военных отрядов.
— Никогда! Смерть лучше в двадцать раз.
— Хорошо, Барнет, дай мне руку, мы понимаем друг друга.
— Я перерезал бы тебе горло, если бы ты был способен провести Кишнайю к Нана-Сахибу.
— Неужели ты сомневался во мне?
— Нет, я только сказал, что бы я сделал, сомневайся я в тебе.
— Но это не все… Ты слышал, что этот мошенник говорил относительно Сердара. Засада так хорошо устроена, что он попадет в нее еще вернее нашего, а потому понимаешь, что он погиб.
— Как не знать, god bless me! Мы вместе были присуждены к смерти на Цейлоне и без Рамы-Модели были бы казнены. Заклинатель вовремя явился со своим Ауджали, чтобы спасти нас. Мы шли уже на виселицу.
— Я знаю… я на другой же день принял вас на борт «Дианы», Вот на основании этого приговора губернатор Цейлона и прикажет повесить Сердара, если мы до тех пор не найдем средства спасти его.
— Ты забываешь, что мы пленники и что нам прежде всего надо самим найти средство выйти отсюда.
— В нашем распоряжении целая ночь. Если нам удастся бежать, мы тогда возьмем двух лошадей и во весь карьер понесемся к Гоа, чтобы прибыть туда до того, как Сердар покинет порт.
— Сомневаюсь… Ты знаешь, как быстро он действует когда решает что-нибудь.
— Да, но я сомневаюсь, чтобы «Диана» была готова сразу отплыть в открытое море. Шива-Томби-Модели, брат заклинателя, выполнявший у меня обязанности второго офицера и командующий в мое отсутствие шхуной, просил у меня несколько дней тому назад разрешения исправить котлы. Будем надеяться, что эта работа не окончена и задержит Сердара на двадцать четыре часа; это все, что нам нужно, чтобы поспеть вовремя. Ты знаешь, что у Анандраена из Велура всегда стоит четыре лошади наготове.
— Я готов на все, когда дело идет о Сердаре, но мне кажется, что нам будет трудно выйти отсюда до завтрашнего вечера. Может быть, притворившись, будто мы согласны проводить Кишнайю, нам удастся улучить счастливую минутку и бежать… И все-таки будет поздно.
— Вот почему нам надо удрать ночью.
— Ты говоришь так, как будто нам достаточно открыть дверь и сказать: «До свидания, господа!» Будь у нас еще оружие, мы могли бы попытаться выйти силой, но у нас ничего нет.
— У тебя сегодня мрачные, отчаянные мысли.
— Будут поневоле… а затем, вот что я тебе скажу: я, как и ты сегодня утром, нахожусь под влиянием мрачных предчувствий. Мне кажется, что сегодня вечером мое последнее ночное бдение — древнее бдение осужденных на смерть, когда их клали в гроб, окруженный свечами… Как и они, я не увижу завтра восход солнца.
— Но во всем этом нет здравого смысла; что заставляет тебя предполагать это?
— Ничего! Должен сознаться, что сейчас непосредственно ничего. Кишнайя сдержит свое слово, если мы не сдержим своего, которое ты дал ему шутя. Ты же сам говорил, что у нас есть неведомые чувства, которые воспринимают и передают нам эманации опасности. Ну, так вот, я чувствую в себе предсмертные вибрации… Больше всего меня поражает то, что я никогда и ни при каких опасностях, с которыми встречался лицом к лицу, не чувствовал того, что чувствую теперь.
— Ты не отдаешь себе в этом отчета, а между тем виной всему наш смешной разговор мистико-философского направления.
— Нет, нет! Я понимаю, что я чувствую, и сознательно отношусь ко всему этому… Представь себе, Барбассон, — тут Барнет понизил голос, точно боялся его звука, — представь, у меня бывают по временам галлюцинации; я вижу себя в таком же точно месте, со всех сторон на меня набрасываются нечистые животные и пожирают меня живьем. Это продолжается всего только несколько секунд, но это ужасно… как я не стараюсь прогнать от себя это видение, стоит только мне пробыть минуту без движения или ничего не говорить, как глаза мои закрываются против воли и страшный кошмар начинается снова.
— Полно! Ты назвал все это настоящим словом. Твои галлюцинации эти являются следствием волнений сегодняшнего дня и физической усталости. Эти скоты так крепко стянули веревки, что руки и ноги у нас стали, как парализованных. Полно! Вставай, осмотрим хорошенько нашу тюрьму, это развеет твои мысли и ты не будешь больше думать о глупых видениях.
Место, где были заключены друзья, походило на склеп, высеченный в скале; с правой стороны он был выложен кирпичом, который местами потрескался от времени и отвалился. Корни деревьев, которые пробились сюда сквозь трещины и были видны в тех местах, где обрушилась внутренняя стена, указывали на то, что это место находилось недалеко от наружной почвы; но нужны были инструменты, чтобы прорыть себе путь, да и то было неизвестно, каков будет результат. Они продолжали свои исследования. В самой глубине подземелья обвал был сильнее, чем в других местах, и когда наши друзья приблизились к нему, они увидели, как какое-то животное, промелькнув мимо них с быстротой молнии, скрылось позади этого обвала. Барбассон признал в нем шакала.