Том 10. Рассказы и повести
Шрифт:
Многие моряки, знавшие Нельмина раньше, когда он «геройствовал» и «разносил» даже титулованных мичманов, сынков влиятельных отцов, удивлялись перемене прежнего независимого ругателя.
Только более наблюдательные люди и прежний министр, которого особенно бранил Нельмин, хорошо знавшие искренность его благородного негодования и цивических чувств, посмеивались и говорили, что Нельмин хоть и не отличается большим умом, но всегда был большой шельмой и отличным капитаном.
И все думали, что Нельмин скоро посадит на мель старика, и не ждали ничего хорошего
Берендеев одобрил доклад своего любимца и спросил:
— Артемьева назначили старшим офицером на «Воина»?
— Точно так, ваше высокопревосходительство. Он имеет все права на плавание. Сегодня утром я объявил ему о назначении и предложил, согласно вашему приказанию, уехать через трое суток.
— И что же? Отлынивал?
— Да. Очень просил не посылать в Тихий океан.
— Разнесли его, конечно, Иван Сергеич?
С особенной аффектацией служебной почтительности, скрывавшей и зависть и снисходительное презрение честолюбивого интригана к старому отсталому адмиралу, Нельмин ответил:
— Я выслушал мотивы его просьбы, нашел их неосновательными и объявил ему, что не могу доложить об его просьбе вашему высокопревосходительству… Вы изволили его назначить… И, разумеется, не измените своего приказания без особо уважительных причин.
— Конечно, конечно! — поддакнул Берендеев. — И какие мог он привести причины?
— Разумеется, будто бы важные семейные обстоятельства! — И с циничной улыбкой Нельмин прибавил: — Я, ваше высокопревосходительство, догадываюсь, какие это важные семейные обстоятельства, из-за которых этому красивому молодчине не хочется уезжать из Петербурга… Да еще на Восток… Любоваться китаянками и японками или таким «бабцем», как начальница эскадры Тихого океана, при которой адмирал — вроде вестового.
Старый адмирал поморщился.
У него сохранились еще некоторые правила, едва ли знакомые многим чиновным людям того времени, более приспособленным к жизни на берегу и обладающим большими административными талантами, чем Берендеев, пробывший полжизни в море. Он брезгливо останавливал разговоры, имеющие характер сплетни, наговора или злоязычия, про сослуживцев, и особенно гневался, если кто-нибудь из желающих прислужиться адмиралу начинал передавать ему то, что о нем говорят, или кто его бранит. Тогда старик резко обрывал и негодующе кричал:
— Мне не нужны сыщики. Я адмирал русского флота, а не начальник сыскного отделения!
На этот раз, благодаря визиту Артемьевой и ее странной, непонятной просьбе об отправке мужа, Берендеев сконфуженно спросил:
— О чем же вы догадываетесь, Иван Сергеич?
— Вы ведь не любите, ваше высокопревосходительство, все то, что изволите называть неслужебными разговорами…
— Все-таки… говорите, Иван Сергеич.
«Небось, и „старый дятел“ разрешил себе любопытство!» — насмешливо подумал Нельмин. И, довольный, что может рассказать нечто пикантное в его вкусе, Нельмин весело улыбнулся и, выдержав паузу, спросил:
— Изволили видеть Каурову, ваше высокопревосходительство?
Старик утвердительно кивнул головой. Эта несимпатичная ему дама бывала у его жены.
— Недаром ее прозвали «великолепной Варварой»… Невредная барынька… «Юнонистая», обворожительная и знает, чем довести до ошаления и старого и малого. Ну, и с темпераментом, и без предрассудков. Мужу еще два года плавать на Востоке… Не оставаться же «великолепной Варваре» безутешной вдовой… Артемьев и втюрился… Каурова и обрадовалась отбить такого красавца от жены… Та — очень пикантная брюнетка… Но строга… Своего благоверного только и признает… Он и взбунтовался… «Великолепная Варвара» и сама влюбилась… По крайней мере и прежнего своего обожателя второй молодости не удержала для контенанса и подарков… Уволила по третьему пункту…
Старый адмирал понял странную просьбу Артемьевой и только удивился, как Артемьев мог променять свою жену на Каурову.
Но зато как противен был Берендееву этот игриво-циничный тон своего любимца.
И, прерывая Нельмина, он с упреком проговорил:
— Пакостно вы думаете о женщинах, Иван Сергеич.
«Я не такая фефела, как ты, „старый дятел“, влюбленный в свою продувную адмиральшу!» — мысленно промолвил Нельмин.
И, словно бы извиняясь за свои взгляды на женщин, сказал:
— Старому холостяку это простительно, ваше высокопревосходительство.
— Все-таки… Женщина… Мало ли врут на женщин… Пожалеть надо чужую репутацию…
— Могу уверить, ваше высокопревосходительство, что репутация «великолепной Варвары» прочно установлена. Я хорошо это знаю… — подчеркнул Нельмин, значительно усмехнувшись, словно бы намекая, что был близок с Кауровой.
С этими словами он поднялся с кресла и почтительно-официальным тоном спросил:
— Не будет никаких приказаний, ваше высокопревосходительство?
Старик задумался, словно бы припоминая что-то, что нужно сказать, озабоченно нахмурил брови и забарабанил по столу сморщенными, костлявыми пальцами. И длинный нос его точно нюхал воздух.
— Кажется, ничего! — нерешительно протянул Берендеев, взглядывая на часы.
Он вспомнил, что у него одно очень неприятное решение и что его ждут другие доклады, хотел было отпустить Нельмина, как вдруг спохватился и, довольный, что вспомнил, расправил брови, перестал барабанить и торопливо сказал:
— Ведь в пять часов встреча персидского шаха?
— Точно так, ваше высокопревосходительство. На Варшавском вокзале.
— Так, пожалуйста, поезжайте встретить вместо меня шаха, Иван Сергеич… Вы помоложе… А старику одевать мундир и тащиться на вокзал и утомительно, и жаль тратить время… И то заболтался с вами о пустяках.
— Слушаю-с, ваше высокопревосходительство!
Видимо довольный приказанием, — Нельмин еще не имел брильянтовой звезды «Льва и Солнца» и рад был случаю показаться в блестящем обществе придворных сановников, — он почтительно пожал протянутую руку старика и молодцевато, высоко подняв голову, вышел из кабинета.