Том 10. Рассказы и повести
Шрифт:
— Час тому назад.
Прошла пауза. Адмиральша помахала веером, подровняла на обеих руках кольца и не без иронически-шутливого упрека сказала:
— А я думала, что вы, Александр Петрович, удостоите представиться жене начальника эскадры и расскажете что-нибудь интересное с родины… А вы было бежать… Это нелюбезно, молодой человек.
«Начинается разнос?» — усмехнулся про себя Артемьев и сказал:
— Я не смею беспокоить вас, Елизавета Григорьевна.
— Вот как! — не то удовлетворенно, не то недоверчиво
— Я по службе, Елизавета Григорьевна… Явиться к его превосходительству.
— Пармен Степаныч отдыхает. Я ему скажу, что вы являлись. Передать ему что-нибудь надо?..
— Очень вам благодарен. Решительно ничего.
— Ведь вы, Александр Петрович, назначены сюда, конечно, Нельминым?
При имени Нельмина и слове «конечно» молодой моряк густо покраснел и с какой-то особенной силой уверенности, которою хотят обмануть себя не уверенные в чем-нибудь люди, ответил:
— Я назначен по распоряжению министра!
— И Василий Васильич лично приказал вам уехать из Петербурга через три дня?
«И это уж известно!»
— Нет-с. Начальник главного штаба сообщил мне приказание министра.
— Но отчего такая спешность, Александр Петрович? — казалось, с самым искренним участием спросила адмиральша.
Об этом напрасно раздумывал и Артемьев и до сих пор ни до чего не додумался.
— Воля начальства! — сказал он.
— Я решительно не понимаю Василия Васильевича. Он ведь добрый старик. Входит в семейное положение офицера… Сам женатый. Я еще поняла бы такие распоряжения Нельмина… Холостяк… Любит щеголять энергией. В три дня! По правде сказать, я — не большая поклонница нового товарища министра. Несколько предосудителен этот дон-Жуан под шестьдесят…
Артемьева уже грызло подозрение.
— А ведь вы, Александр Петрович, очень не хотели к нам?
— Очень! — горячо воскликнул Артемьев.
— Ну еще бы, это так понятно. Я слышала, какая у вас прелестная и преданная жена и — без комплиментов! — какой вы, Александр Петрович, образцовый муж и отец…
«Куда это ты гнешь, ведьма? — подумал Артемьев и взглянул на нее — совсем любезно улыбается теперь лягушечьими глазами. А все-таки скорей бы треснул брамсель, — и она бы ушла!» — неделикатно пожелал молодой человек, взволнованно ожидавший от адмиральши какой-нибудь любезной «пакости».
— Такие дружные, согласные пары ныне, к сожалению, редкость, — продолжала адмиральша, по-видимому, оживившаяся матримониальной темой. — Не правда ли, Александр Петрович?
«Правда, что ты одна из отвратительнейших особ для пары! Вот это правда!» — хотелось бы сказать гостю, но вместо этого он, подавая реплику, уклончиво промолвил:
— Говорят…
— К несчастию, в этом «говорят» много правды… Или муж увлечется чужой женой… или жена — чужим мужем. Да еще, пожалуй, и каким-нибудь холостяком второй молодости в придачу, особенно если законный муж — большой философ… Никакого чувства долга… Никаких нравственных принципов… И куда мы придем!?
Но в эту минуту, щегольски одетый во все белое и в белых парусинных башмаках, молодой матрос, благообразный, чисто выбритый, с опрятными руками, видимо, с повадкой хорошо выдрессированного адмиральского вестового, остановился в нескольких шагах от адмиральши и, глядя на нее напряженными, слегка испуганными глазами, тихим и почтительным голосом доложил:
— Капитан просит позволения видеть ваше превосходительство!
— Проси!
И, обращаясь к Артемьеву, прибавила, любезно и конфиденциально понижая голос:
— A la bonne heure [34] ! Сейчас увидите большого философа-мужа.
— Да Князьков и не женат.
— Какой Князьков?.. Я говорю про милейшего Ивана Николаича… Вы знаете Каурова? Муж недавно перевел его командиром с «Верного» на «Олега», а Князькова на «Верный».
34
Отлично! (франц.).
В вошедшем видном брюнете с красивыми крупными чертами моложавого, румяного и жизнерадостного лица, с пушистыми усами и окладистой черной бородой, решительно нельзя было увидать ни малейшей неловкости или затруднительности мужа «великолепной Варвары».
Он молодцевато и как-то приятно и легко нес свою крупную, полноватую фигуру в белом кителе, белых штанах и желтых башмаках, слегка почтительно наклонив коротко остриженную, крепко посаженную, круглую, черноволосую голову с жирным загорелым затылком.
Кауров крепко поцеловал руку адмиральши и с аффектацией почтительного подчиненного спросил:
— Как прикажете, ваше превосходительство… Будить адмирала?
— А что?
— Ученье… Адмирал хоть посмотрит.
— Какое в два часа?
— Минное, ваше превосходительство.
— Не беспокойте Пармена Степаныча. Делайте без него.
— Слушаю-с, ваше превосходительство!
Кауров с каким-то удовольствием и как-то «вкусно» сыпал «превосходительством».
Адмиральша указала на стоявшего Артемьева.
— Вот и новенький к нам. Знакомы?
Кауров так крепко пожал руку Артемьева и так ласково, добродушно и, казалось, чуть-чуть посмеиваясь глазами, улыбался всем лицом, что влюбленный любовник его жены невольно смутился и, казалось, готов был сейчас же извиниться перед мужем и просить, чтобы он на него не сердился. Он сам понимает, как обворожительна его жена.
— Молодой человек не хотел к нам… И на меня — ни малейшего внимания. Не удостоил подойти сам. Верно, расстроен. Хандрит… По семье, конечно, — ядовито прибавила адмиральша.