Том 11. Монти Бодкин и другие
Шрифт:
— Ладно, пусть будет тысяча, — вмешался Реджи, которому надоело это крохоборство. — Тебе, Монти, тысячи хватит?
— Ага. — У Монти, как и у Лльюэлина, что-то произошло с дыхательными путями. — Хватит.
— Вот и отлично. Вопросов больше нет. Теперь за дело.
Двое писцов ретировались к письменному столу, и с их удалением из эпицентра событий в беседе наступило затишье. Переваривание сведений о том, что из-за своей настырной свояченицы ему придется подписать контракты прежде, чем он заполучит мышь, вместо того чтобы сначала заполучить мышь, а потом ничего не подписывать, привело мистера
Реджи с Мейбл были скоры на руку. Через некоторое время они, сделав дело, поднялись из-за стола и предъявили плоды своих трудов.
— Вот ручка, — сказала Мейбл.
— Распишитесь вот здесь, — сказал Реджи. — Там, где мой большой палец.
— Только не на пальце, — добавила Мейбл. — Ха-ха.
— Ха-ха, — сказал Реджи.
Обоих распирало от радости и жизнелюбия, и, видимо, эта веселость разъедала душу Айвора Лльюэлина подобно купоросу. Когда он ставил свою подпись, его страдания вырвались наружу, и в сердце Мейбл Спенс шевельнулась жалость. Она сочла, что пора озарить его жизнь солнечным светом за все пролившиеся над ней дожди.
— Какой у вас симпатичный мышонок, мисс Баттер-вик, — проговорила она, и мистер Лльюэлин нервно вздрогнул и поставил кляксу. — Видимо, вы с ним не расстанетесь.
— Боже упаси! — вскрикнул потрясенный Монти.
— Да, никак не могу, — ответила Гертруда. Мейбл кивнула.
— Именно этого я и боялась, — сказала она. — А я-то, Ай-ки, тешила себя надеждой, что мы подарим его Жозефине.
— Да? — осторожно ответил мистер Лльюэлин. Он впервые слышал о существовании Жозефины.
— У Айки, — Мейбл пустилась в объяснения, — есть маленькая калека-племянница, которая жить не может без Микки Мауса.
У Гертруды неприятно засосало под ложечкой. У Монти неприятно засосало под ложечкой. У мистера Лльюэлина приятно засосало под ложечкой. Он недолюбливал Мейбл, но ему нравилось, как она делает дело. Он взглянул на нее с неожиданным восхищением. «Калека!» На редкость меткий штрих.
— Калека? — переспросил Монти.
— Калека? — переспросила Гертруда.
— В прошлом году она попала под машину.
— «Роллс-ройс», — уточнил мистер Лльюэлин, любивший филигранную отделку.
— И с тех пор она прикована к постели. Ну что ж, — сказала Мейбл со вздохом, — придется побегать по магазинам. Хотя, боюсь, у них нет того, что нужно. Ей ужасно тяжело угодить. Кто не знает, какими капризными становятся дети, когда они болеют и страдают…
— У нее золотые кудри, — сказал мистер Лльюэлин.
— Монти, — проговорил Реджи, зная, что его работодатель неравнодушен к идеям взаимопомощи и сотрудничества, — не будь негодяем, не отнимай мышку у несчастного увечного ребенка.
— И голубые глаза, — сказал мистер Лльюэлин.
— Монти! — воскликнула Гертруда с мольбой в голосе.
— Э-э… — ответил Монти.
— Разумеется, бедняжка имеет полное право на мышь, — сказала Гертруда. — Я и не думала оставить ее себе.
— Отлично сказано, юный хоккейный ас, — сказал Реджи от всего сердца.
— Ты
— Да ради Бога! — сказала Гертруда, буравя Реджи взглядом, полным неприязни. — Мистер Лльюэлин, возьмите.
По всему было видно, что ей чрезвычайно тяжело разлучаться с сокровищем, и человек, хорошо воспитанный, принимая этот дар, помялся бы и поотнекивался хотя бы ради приличия.
Мистер Лльюэлин выхватил мышь, как обезьяна, прыгающая на дерево за кокосом. В следующий миг он уже пятился к дверям, будто опасался, что решение пересмотрят.
Уже в дверях он, видимо, смекнул, что не проявил достаточной куртуазности.
— Ну, ладно… — начал он.
По всей вероятности, он сочинял в уме благодарственную речь. Но слова не лезли в голову. Он еще немного постоял, светясь смущенной улыбкой, а затем ушел. Когда за ним затворилась дверь, зазвонил телефон.
Реджи подошел и снял трубку.
— Алло!.. Все правильно. Пришлите его наверх. Там внизу Альберт Пизмарч, — сказал он, — просит аудиенции.
Монти хлопнул себя по лбу.
— О Господи! Я ни разу не дал ему на чай! Хотя проплыл с ним пол-океана.
В интервале, промелькнувшем между объявлением о визите Альберта Пизмарча и возникновением Альберта Пизмарча собственной персоной, в гостиной состоялась неформальная дискуссия по вопросам этики. Фуксия Флокс выступила против Пизмарча, упирая на то, что если позволять стюардам океанских лайнеров гоняться за забывчивыми клиентами по нью-йоркским гостиницам, вскоре эти стюарды станут рыскать за ними с собаками по всей Америке. Реджи, человек более гуманный, заявил, что справедливость есть справедливость и надо ему сколько-нибудь сунуть. Монти был занят тем, что пытался разменять десятку на две пятерки.
Лицо Альберта Пизмарча, когда он наконец вошел в комнату, выражало хорошо знакомый почтительный упрек. Он воззрился на Монти, как на блудного сына.
— Сэр, — произнес он.
— Знаю, знаю.
— Не слишком порядочно с вашей стороны, сэр, уйти, и концы в воду…
Монти и думать забыл про размен десятки на две пятерки. Глядя в эти глаза, полные укора, слыша этот укоризненный голос, он сгорал от стыда и раскаяния. С десяткой в руке он подскочил к Альберту Пизмарчу.
— Знаю, знаю, — сказал он. — Вы абсолютно правы. И как я мог забыть! Вот, держите.
Альберт взглянул на купюру, и вся суровость его моментально растаяла.
— Благодарю, сэр.
— Не за что.
— Очень великодушно с вашей стороны.
— Да что вы, нисколько.
— Спасибо за подарок и за проявленную заботу, — сказал Альберт Пизмарч.
Он аккуратно сложил купюру и засунул ее в носок.
— Признаться, не ожидал. Теперь мне несколько затруднительно говорить с вами напрямоту. И тем не менее, сэр, я вынужден с вами потолковать. Как я уже говорил, сэр, не слишком порядочно с вашей стороны было уйти, и концы в воду. Поступок бывает либо порядочным, либо непорядочным, и при виде непорядочности долг каждого человека, особенно когда он, если можно так выразиться, питает душевное расположение к вышеупомянутому индивиду, вроде как я к вам, желая ему всяческого добра и надеясь на его будущее процветание и успех…