Том 12. Лорд Дройтвич и другие
Шрифт:
— Чо-на-а? — вопросил Ральф с предельной лаконичностью.
— Мне нужен мистер Гобл.
— Нету! — отрезал Король Прыщей и снова уткнулся в газету.
Классовые различия, вне всякого сомнения, существовать будут вечно. В Спарте были свои цари и свои илоты. В королевстве Круглого Стола имелись и рыцари, и чернь. В Америке есть Саймон Легри [38] и дядя Том. Но ни у одной нации ни в какой период истории не было человека, высказывающего такую презрительную надменность любому посетителю, пожелавшему увидеть его менеджера, какую в бродвейской театральной конторе выказывает мальчишка-рассыльный. Томас Джефферсон [39] считал самоочевидным, что все люди созданы равными, и твердо верил, что
38
Саймон Легри — жестокий работорговец из романа Харриет Бичер-Стоу (1811–1896) «Хижина дяди Тома» (1851–1852).
39
Томас Джефферсон (1743–1826) — 3-й президент США (1801–1809); мыслитель, политик, архитектор.
— Эй, вы!
Приостановившись, Джилл воинственно его оглядела.
— Это вы мне?
— Вот именно!
— С набитым ртом лучше не разговаривать, — посоветовала Джилл, снова взявшись за ручку.
В розоватых глазах мальчишки внезапно погас боевой огонь, залитый слезами. Расплакался он не от раскаяния, а потому, что в пылу момента сглотнул большую зазубренную конфету и жестоко страдал.
— Ту-да… не-льзя! — ухитрился выговорить он. Железная воля восторжествовала над плотью.
— Но я уже вхожу!
— Это личный кабинет мистера Гобла!
— А мне и нужно поговорить лично с мистером Гоблом. Ральф, чьи глаза еще были влажны от слез, растерялся.
Ситуация ускользала из-под контроля. Такого с ним прежде не приключалось.
— Сказано, нету его!
Джилл строго на него взглянула.
— Ты плохой мальчик, — бросила она, воодушевясь отчетливым хихиканьем из-за коммутатора. — Знаешь, куда попадают мальчики, которые говорят неправду? Я же слышу — вон он, играет на пианино. А теперь поет! И незачем лгать мне, будто он занят. Если бы он был занят, он бы не пел. Если ты так лжешь в таком возрасте, каким же ты вырастешь? И вообще, ты противный. У тебя красные уши, а воротничок тебе велик! Поговорю-ка я о тебе с мистером Гоблом…
И с этими словами Джилл, открыв дверь, вошла.
— Добрый день! — весело поздоровалась она.
После толкучки на площадке, где негде было даже присесть, кабинет, в котором очутилась Джилл, показался уютным и почти роскошным. У дальней стены, почти во всю ее длину, тянулся просторной лакированный стол, заваленный бумагами; на одном краю высилась устрашающая гора сценариев в переплетах буйволовой кожи. Налево стояла книжная полка. Стены сплошь покрывали фотографии. Рядом с окном стояла мягкая кожаная кушетка; справа от нее — пианино, а круглый табурет занимал молодой человек с небрежной шевелюрой, которую не мешало бы постричь. На крышке пианино привлекала глаз яркая картонная афиша, на которой юноша в костюме для поло склонялся над белокурой богиней в купальном костюме. Надпись под ними возвещала:
«АЙЗЕК ГОБЛ И ДЖЕЙКОБ КОЭН»
представляют музыкальный спектакль
«РОЗА АМЕРИКИ»
Сюжет и стихи Отиса Пилкингтона
Музыка
Отведя от афиши взгляд, Джилл уловила, что по другую сторону письменного стола что-то происходит. Это поднимался второй молодой человек; такого худющего и длинного она в жизни не видела. Поднимался он часть за частью, словно змея, разворачивающая кольца. В момент ее появления он сидел, откинувшись, так что виднелась лишь верхняя часть туловища. Теперь же, когда он выпрямился во весь рост, голова его чуть ли не уперлась в потолок. У него было длинное лицо, резко очерченный нос и срезанный подбородок. Он вперился в Джилл через те самые «черепаховые стекляшки», о которых упоминал ее новый знакомец мистер Браун.
— Э… а…? — выговорил он тонким невыразительным голосом.
Мозг у Джилл, как и у многих людей, управлялся двумя диаметрально противоположными силами, точно машина, за рулем которой сменяются два разных водителя: смелый, рисковый парень, пренебрегающий всякими ограничениями скорости, и робкий новичок. До сей минуты руль крутил тот, рисковый. Он мчал ее на головокружительной скорости, чихая на все препятствия и полицейские правила. Теперь же, доставив ее в такую ситуацию, он внезапно передал руль боязливому напарнику. Джилл, минуту назад пылавшая отвагой, внезапно лишилась дара речи, скованная непомерной застенчивостью.
Она сглотнула, сердце у нее запрыгало. Над ней башней нависал долговязый. Черноволосый пианист встряхивал кудрями, точно Банко в «Макбете».
— Я… — начала она.
Тут ей на помощь подоспела женская интуиция. Что-то подсказало ей, что они боятся не меньше ее самой. При этом открытии рисковый смельчак снова перехватил руль, и она хладнокровно преодолела все сложности.
— Я хочу видеть мистера Гобла.
— Мистера Гобла нет. — Долговязый молодой человек нервно теребил бумаги на столе. Джилл произвела на него огромное впечатление.
— Нет? — Выходит, она несправедливо обидела конторского мальчишку.
— И сегодня мы его не ждем. Могу ли я чем-то помочь?
Говорил он ласково. Этому молодому человеку показалось, что он в жизни не встречал такой девушки, как Джилл. Та и вправду была сейчас прехорошенькой — щеки у нее распылались, глаза сверкали. Она задела сокровенную струнку в душе долговязого, и весь мир для него превратился в благоухающий сад, полный прекраснейших цветов и нежной музыки. Отис Пилкингтон частенько влюблялся с первого взгляда, но еще ни разу ему не доводилось влюбляться так безоглядно. Когда Джилл ему улыбнулась, он почувствовал, что перед ним отворились врата небесные. Сколько раз прежде отворялись эти самые врата, вспоминать он не стал, ему было не до подсчетов. Однажды врата обошлись ему в восемь тысяч долларов; в такую сумму встало улаживание конфликта с девушкой, грозившей обратиться в суд. Но в подобные минуты человеку не до таких воспоминаний, они вносят диссонанс. Отис Пилкингтон влюбился с первого взгляда. Вот и все, о чем он думал.
— Присаживайтесь, пожалуйста, мисс…
— Маринер, — подсказала девушка. — Спасибо.
— Мисс Маринер… Разрешите представить вам мистера Роланда Трэвиса.
Субъект за пианино поклонился, и его черные волосы взметнулись и опали, словно морские водоросли на бурных волнах прибоя.
— А я — Пилкингтон. Отис Пилкингтон.
Неловкое молчание, всегда наступающее вслед знакомству, нарушила трель телефонного звонка. Отис, уже передвинувшийся на середину кабинета, протянул нескладную конечность и без труда достал трубку.
— Да? О, пожалуйста, скажите — у меня сейчас совещание. Так Джилл узнала, что люди в театральном мире никогда не разговаривают, они всегда «проводят совещания».
— Передайте миссис Пилгрим, я перезвоню ей попозже. Сейчас никак не могу. Ни на минуту. — И положил трубку. — Секретарша тети Оливии, — театральным шепотом бросил он Трэвису. — Тетя Оливия желает, чтобы я поехал с ней на верховую прогулку. — Он повернулся опять к Джилл. — Извините. Чем могу помочь вам, мисс Маринер?
Самообладание уже полностью вернулось к Джилл. Интервью оборачивалось совсем по-иному, чем она опасалась. Атмосфера была светская, уютная, ей показалось, будто она опять очутилась у себя, на Овингтон-сквер, и угощает чаем Фредди Рука, Ронни Дэверо и других своих друзей лондонского периода. Для полноты иллюзии недоставало чайного столика. Деловитости в разговоре не было. Однако, так как именно дело и было ее целью, она решила, что пора приступить к нему.