Том 12. Лорд Дройтвич и другие
Шрифт:
— А девчонка прехорошенькая! Где это вы такую подцепили?
— Она… э… пришла в офис, когда вас не было. Я сразу увидел — тот самый типаж, какой требуется нам для музыкального ансамбля, поэтому я и нанял ее. Она… — Мистер Пилкингтон сглотнул, — такая… очаровательная! Такая… утонченная!
— Да, верно, хорошенькая, — согласился мистер Гобл, погрузившись в свои мысли. Мистер Пилкингтон боязливо поспешал следом. Вот такие эпизоды побуждали его жалеть, что он не обладает уверенностью в себе. Он тосковал, что не из тех он мужчин, чтобы, сбив шляпу набок и вздернув подбородок, бросить вызов всему миру. Финансовое бремя спектакля нес он. Если спектакль провалится, в убытке будет только он один.
В зале мистер Зальцбург вытер лоб, очки и руки с видом человека, очнувшегося посреди кошмарного сна.
— Де-тьи! — едва прошептал он. — Де-тьи! Пожалуйста, еще раз! Акт первый. Вступительный хор. Начали! Ла-ла-ла!
— Ла-ла-ла! — вторили ему укрощенные члены ансамбля.
К тому времени как две половинки труппы — ансамбль и солисты — слились в одно целое, новизна для Джилл притупилась. Ей стало казаться, будто она всю свою жизнь работает в театре, и только и знает, что репетирует. Приятные светские сборища вокруг пианино мистера Зальцбурга через несколько дней сменились гораздо менее приятными и более напряженными репетициями — разучиванием танцев под руководством знаменитого Джонсона Миллера. Ростом Миллер был невелик, с белоснежной шапкой волос и каучуковым телом акробата-подростка. Сколько ему лет, никто в точности не знал, но, несомненно, он достиг возраста, когда человек уже не способен на те подвиги выносливости, какие он совершал каждодневно с неутомимым энтузиазмом фокстерьера. Издевками и бранью он вывел по тернистой дороге к успеху больше театральных трупп, чем десяток других хореографов страны, вместе взятых, несмотря даже на свой физический изъян — глухоту. Миллер обладал волшебным даром улавливать мелодии, фактически не слыша их. Казалось, будто он впитывает музыку, под которую ему надо ставить танцы. Манеры у него были грубоватые и деспотичные, и он неизменно выкладывал все, что думает, откровенно и без обиняков. Привычка эта, как ни странно, принесла ему популярность там, где язык двусмысленностей и туманных намеков культивируется почти так же усердно, как в международной дипломатии. То, что Джонсон Миллер высказывал вам в лицо, возражений не предполагало, и люди это ценили.
Как-то вечером, когда девицы из ансамбля переодевались, снимая практичные платья после особо изматывающей репетиции, подружка Иззи, то есть ива, дала ему исчерпывающую характеристику, защищая от нападок южной девушки, жаловавшейся, что хореограф совсем загонял ее.
— Ну конечно, он тебя загонял. И меня тоже. У меня прямо на глазах тают девичьи округлости, а тело так деревенеет, что я едва наклоняюсь ботинки зашнуровать. Но он знает свое дело, он — балетмейстер высший класс, а так редко про кого можно сказать в нашем шоу-бизнесе.
— Это правда, — согласилась блондинка. — Дело свое он знает. Он обеспечил успех многим шоу, которые, если бы не он, шмякнулись бы об пол, как уставшие собаки.
Герцогиня зевнула. Репетиции всегда утомляли ее, а то, что она видела в «Розе Америки», не производило на нее особого впечатления.
— Вот уж удивлюсь, если он и с нашим шоу умудрится добиться успеха! Мне оно кажется дикой чепухой.
— Плямо конец света, душечка, — откликнулся херувим, поправляя перед зеркалом золотистую гривку, — Меня от него вообще тошнит. И чего это Айк взялся за такую чушь?
Девушка, которая знала все — в любой труппе непременно сыщется такая, — заторопилась с объяснениями:
— Ой,
— А позже Рокфеллер потребуется, — вывела блондинка.
— Да ну! Палу дней обкатаем шоу на гастлолях, а там подыщут какого-нибудь автола подчистить, — оптимистически воскликнул херувим. — Так всегда делают. Видала я шоу и похуже нашего, и из них получались хиты. Все что тлебует-ся— новый сценалий, новое либлетто и длугая музыка.
— И новые герои, — подсказала рыженькая Бэйб. — Видали таких тюфяков?
С усталым вздохом герцогиня приподняла красиво очерченные брови и поизучала в зеркале эффект.
— Удивляться приходится, где только они находят подобных актеров, — томно согласилась она. — Похожи на заголовок из сегодняшней газеты: «Тонны ветчины, не пригодной для потребления». Девочки, кто в мою сторону? Могу подбросить двоих-троих на своем лимузине.
— Плости, дологуша! Большое спасибо, и так далее, — отозвался херувим, — но я велела Клаленсу, моему поклоннику, подогнать на угол тламвай. И он очень расстлоится, если я не плиду.
Нелли уже договорилась с другой девушкой пойти с ней выбрать весенний костюм; подобные торжественные ритуалы в одиночку не совершаются. Джилл с херувимом дошли до угла вместе. Джилл с самого начала понравилась эта невысокая девушка, напоминавшая ей лондонскую ласточку. Такая миниатюрная, живая и бойкая, и так умеет заботиться о себе.
— Ее лимузин! — фыркнул херувим. Заключительная фраза герцогини еще отдавалась в ее душе мучительной болью. — Тошнит плямо от нее!
— Разве у нее нет лимузина? — удивилась Джилл.
— Еще чего! Нет, конечно. Она помолвлена с шофелом из автокомпании «Спидвел», и тот, когда удается, укладкой заимствует машину. Вот и весь ее лимузин! Полазительно, почему это нашим девушкам нлавится пликидываться женщи-нами-вамп, с десятком миллионелов на ключке. Не выставляйся Мэй, да не веди себя, как класотка из «Мулен Луж», холосая была бы девчонка. Она без ума от палня, с котолым помолвлена, и не взглянет ни на одного миллионела, хоть на блюдечке его плеподнеси. Планилует выйти за своего палня замуж, как только тот скопит на мебель, и тогда она поселится в Галлеме, и станет на кухне возиться, да носы детишкам подтилать. В общем, плевлатится в настоящую домохозяйку из низшего следнего класса. У Мэй один недостаток — она любит женские лассказики и считает, что именно так следует вести себя девушке из хода.
— Вот забавно! — откликнулась Джилл. — А я б ни в жизнь не догадалась. Проглотила этот ее лимузин со всеми колесами!
Херувим бросил на нее любопытный взгляд. Джилл была для него загадкой, предметом тайных недоумений; как и для остальных девушек из хора.
— Это ведь твое пелвое шоу, плавда? — спросила она.
— Да.
— Слушай-ка, а что ты вообще делаешь в театле?
— В основном, терплю ругань мистера Миллера.
— Вот-вот! Телпишь лугань мистела Миллела! А что ж не сказала, как другие, — «телплю, как Джонни олет»?
— Понимаешь, большую часть жизни я прожила в Англии. Нельзя ждать, что я так скоро выучусь изъясняться по-американски.
— Так и знала, что ты англичанка. У тебя такой же акцент, как у палня, котолый иглает фата в нашем шоу. Слушай-ка, а почему ты вообще пошла в театл лаботать?
— Ну… А почему ты? Почему идут другие?
— Я-то? Я в театле — своя. Настоящая блодвейская клы-са. Нигде больше мне не будет холошо. Я лодилась в шоу-бизнесе. У меня обе сестлы делают номел, а блат в лепелтуалном театле в Калифолнии. И папа — комедиант, очень хо-лоший. Но ты тут — чужая, это слазу видно. И чего ты встля-ла в хол?