Том 12. Лорд Дройтвич и другие
Шрифт:
Сочувствие придало ее поведению материнскую ласковость, и ласковость эта подействовала на Фредди, еще нервничающего после общения с мистером Миллером и растревоженного отношением Джилл к бедняге Дэреку, будто целительный бальзам. Эмоции его бурлили, но одна проступала четко: он был рад Нелли, как никогда никому не радовался. Он и не предполагал, что какая-то девушка может так действовать на него.
Он пустился в бессвязную болтовню о разных пустяках, с каждой минутой все больше убеждаясь, что Нелли совсем другая, чем все остальные девушки. Надо бы почаще встречаться с ней.
— Послушайте-ка, —
— С удовольствием. Обычно я хожу в «Автомат».
— Куда-куда? Никогда про него не слыхал.
— Это на Таймс-сквер. Там дешево.
— Я-то подумывал про «Космополис».
— Ой, это ж такой дорогущий ресторан!
— Ну, как сказать… Не дороже, чем другие, верно? Поведение Нелли стало совсем уж материнским. Наклонившись, она ласково дотронулась до его руки.
— Вам не к чему держать передо мной фасон. Мне все равно, богатый вы или бедный, или какой еще. Конечно, очень жаль, что вы потеряли свои деньги, зато теперь нам гораздо легче стать настоящими приятелями, правда?
— Я… потерял деньги?
— Ну да! Я все поняла. Иначе вы бы не нанялись в театр… Я не хотела касаться этой темы, но раз уж вы про «Космополис» заговорили, пришлось. Вы ведь потеряли деньги тогда же, когда и Джилл? Я сразу догадалась, как только вас увидела. Ну и ладно! Деньги — еще не все!
От изумления Фредди с минуту молчал, а потом уже по доброй воле воздержался от объяснений. Он принял ситуацию и наслаждался ею. Как и у многих богатых и скромных молодых людей, у него всегда где-то в подкорке тлело подозрение, что у любой девушки, которая с ним вежлива, смешанные мотивы, а вернее даже, совсем и не смешанные. Но черт подери, вот девушка, которой он вроде бы нравится, хотя она и считает, что он разорен вчистую!
— Знаете, — чуть заикаясь, выговорил он, ему вдруг стало трудно владеть голосом, — вы такая славная!
Наступило молчание; между ними, во всяком случае. В другом, внешнем мире, позади декораций, под укрытием которых они стояли, все кипело и бурлило. Там как будто разгорелся бурный спор. Из невидимого пространства доносился голос мистера Гобла. Они смутно что-то улавливали, но были слишком поглощены друг другом, чтобы вникать в детали.
— Как вы назвали эту забегаловку? — спросил Фредди.
— «Автомат».
— Ага, вон как! Так пойдем туда, ладно?
— Еда там очень хорошая. Идешь и сам берешь все из машины, то есть из автомата.
— Мой любимый вид спорта! — с энтузиазмом воскликнул Фредди. — Эй, а что там такое происходит? На перекрестке творится что-то не то!
Помреж звал резким и возбужденным голосом, нервозностью кипела каждая буква:
— Все джентльмены хора на сцену! Мистер Гобл желает, чтобы все джентльмены хора вышли на сцену!
— Ну что ж, пока! — бросил Фредди. — Пожалуй, мне лучше показаться там.
И он направился к сцене.
В атмосфере репетиций любого мюзикла всегда таится коварство, разрушающее прекрасные чувства актеров. Разомлев от красоты весенней погоды, Гобл ехал в театр нынешним утром в превосходнейшем настроении и твердо намеревался пребывать в нем весь день. Но пять минут репетиций
Но можно найти извинение и для Гобла. «Роза Америки» лишила бы самообладания и человека куда более добродушного. Гобла жутко раздражало то, что Отис Пилкингтон именовал «тонким юмором». Взрос он на более вульгарном юморе музыкальных комедий, где о сюжете напрочь забывают после первого же вступительного хора, и остаток спектакля заполняется девушками, появляющимися в самых разнообразных экзотических нарядах, а хорошие мастера водевиля поставляют забавные репризы, добиваясь смеха у публики. Мюзикл для Гобла был спектаклем, включающим дрессированных тюленей, акробатов и две-три группы искусных чечеточников, а главное, чтобы на сцене все — от дерева до абажура — могло превратиться в хористку. Строго выстроенный сюжет «Розы» действовал ему на нервы. Сюжеты он вообще ненавидел, а в «Розе Америки» только он и был.
Зачем же тогда мистер Гобл, такой земной и простецкий, связался с постановкой интеллектуальной пьесы? Да все оттого, что подобно другим нью-йоркским менеджерам иногда думал: «А ведь, пожалуй, созрело время для возрождения комической оперы!» Порой за обедом в своем излюбленном углу «Космополиса» он, перегнувшись через стол, убеждал другого менеджера поверить ему на слово — время для оперы созрело! Или давал более осторожный прогноз — вот-вот созреет. А второй менеджер кивал головой, задумчиво оглаживая три подбородка, и соглашался — да, верно, время для возрождения комической оперы, оно вот-вот созреет, как райское яблочко. Потом оба набивали желудки вкусной едой и, закурив огромные сигары, погружались в задумчивость.
У большинства менеджеров приступы эти — их можно сравнить с накатами угрызений совести — так же быстро и пропадают, и они, вполне довольные, возвращаются к вульгарным мюзиклам. Однако Пилкингтон, случайно возникший с рукописью «Розы» и наличными на ее постановку, угодил как раз в разгар приступа у мистера Гобла, и контракт был заключен, не успел этот приступ миновать. Теперь мистер Гобл горько сожалел о своем опрометчивом поступке.
— Послушай-ка, — сказал он Уолли, не спуская глаз со сцены, цедя слова уголком рта, — придется тебе повозиться с этим шоу после гастрольной обкатки. Условия обговорим позже. Просто необходимо довести его до кондиции, любой ценой. Уловил?
— Считаешь, надо доработать? — переспросил Мейсон.
Мистер Гобл грозно посверкивал глазом на ничего не подозревающих актеров, репетировавших особенно занудный кусок диалога.
— Доработать, ха! Тут все не так! Чушь какая-то. Придется тебе переписывать с начала до конца!
— М-да… У меня уже имеются кое-какие идейки. Я ведь видел эту штуку прошлым летом, любители ставили. Если желаешь, управлюсь быстро. Но согласится ли автор?
Мистер Гобл наконец отвел пылавший гневом взор от сцены и вперил его в Уолли.