Том 12. Лорд Дройтвич и другие
Шрифт:
— Мистер Пилкингтон.
— Мистер Пилкингтон! — прокричал мистер Зальцбург.
— Когда?
— Когда? — повернулся к новичку мистер Зальцбург.
— Вчера вечером.
— Вчера, говорит, вечером.
В немом отчаянии мистер Миллер вскинул руки и, развернувшись, стрелой понесся по проходу, а потом, снова развернувшись, примчался обратно.
— Ну как тут можно работать! — надрывался он. — У меня связаны руки! Мне чинят помехи! Чинят преграды! Через две недели — премьерный показ, а мне каждый день подсовывают новичков, которые губят все! Сейчас же иду к мистеру Гоблу, пусть разрывает со мной контракт.
Молодой человек потрусил обратно к остальным джентльменам, нервозно оттягивая пальцем воротничок. К такому он не привык. Ни разу за все свои многочисленные участия в любительских спектаклях он не сталкивался ни с чем подобным! В паузе, выпавшей между первым куплетом и припевом, который пела героиня «Розы», он улучил минутку и поинтересовался у танцора сбоку:
— Слушайте, он всегда такой?
— Кто? Джонни?
— Тот чудила с волосами, поседевшими за одну ночь. Крикун на линии горизонта. Часто он так заводится?
Танцор терпеливо улыбнулся.
— Это еще ерунда! Погодите, увидите, как он по-настоящему злится! А это был так, ласковый шепот!
— Боже мой! — охнул новичок, вперясь взором в безотрадное будущее.
Героиня дошла до конца припева, и джентльмены ансамбля, стоявшие, замерев, в глубине сцены, начали легкими проворными прыжками подступать двойным рядом к ней. Новичок, не спуская глаз с соседа, старался прыгать так же легко. Хлопок в ладоши из темного зала — в самый неподходящий момент — указал, что ему это не удалось. Мистер Миллер виднелся не очень четко, но было ясно, что всей пятерней он вцепился в шевелюру.
— Освободите сцену! — рявкнул он. — Вы — нет! — закричал он, когда несчастный новичок пустился было вслед за остальными. — Вы — останьтесь!
— Я?
— Да-да, вы! Придется вас одного поучить, или мы никогда с места не сдвинемся! Уйдите в глубь сцены. Музыка, сначала! Мистер Зальцбург! Ну, а теперь на начале припева, пошел! Грациознее! Грациознее!
Раскрасневшийся молодой человек, полный рвения, двинулся, насколько мог грациозно, к рампе. В это самое время за кулисы вошли Джилл с Нелли — с приближением 11-ти помещение заполнялось — и его увидели.
— Кто это? — спросила Нелли.
— Новичок, — ответил один из джентльменов. — Сегодня утром появился.
— Как он похож на мистера Рука! — обернулась к Джилл Нелли.
— Да это и есть мистер Рук! — отозвалась та.
— Не может быть!
— Безусловно, это он!
— Как же он тут очутился?
— Вот об этом-то, — прикусила губку Джилл, — я и намерена его спросить!
Шанс для приватного разговора с Фредди представился не сразу. Десять минут он в одиночку скакал по сцене, следуя бранным наставлениям мистера Миллера, потом еще десять репетировали номер героини с остальными членами ансамбля. Когда наконец рык в глубине зала возвестил о приходе мистера Гобла, одновременно указывая, что он желает, чтобы сцену очистили и началась основная репетиция,
Фредди сумел одарить Джилл бледной улыбкой узнавания и слабым «Эге-гей!» Девушкам тотчас же пришлось идти на сцену и занять места для вступительного хора. И только когда хор прогнали четыре раза и сцену освободили
— Фредди, как ты тут оказался?
Фредди отер взмокший лоб. Работа Джонсона Миллера с вступительным хором всегда была напряженной. В данном случае ансамбль изображал гостей на домашней вечеринке, и мистеру Миллеру казалось, что все они поголовно страдают пляской святого Витта. Фредди будто бы избили, он едва волочил ноги, но, как он понял, худшее еще ждало его.
— Э? — слабым голосом откликнулся он.
— Как ты тут оказался?
— А-а! Ага, да! Удивилась, наверное, что я в Нью-Йорке?
— Что ты в Нью-Йорке, я не удивилась. Я знала, что ты приехал. Но очень удивилась, увидев тебя на сцене. Да еще под крики мистера Миллера.
— Слушай-ка, — голосом, полным священного ужаса, спросил Фредди, — он у вас малость чокнутый, а? Напоминает мне мидян [45] из гимна. Ну, этих, которые рыщут. Пари держу, он уже канавку в ковре протоптал. Прямо тигрица в зоопарке, когда ждет кормежки. Не удивлюсь, если он, того гляди, мне ноги оттяпает!
45
Мидяне — ханаанское племя, сражавшееся с израильтянами. Гимн, где они «рыщут», Вудхауз упоминает очень часто.
Джилл взяла его за руку и встряхнула.
— Прекрати тараторить. Объясни, как ты очутился в театре.
— О, все получилось очень просто. У меня было рекомендательное письмо к такому, знаешь, Пилкингтону. Он финансирует это шоу. Мы с ним очень сдружились за последние дни. Вот я и попросил у него разрешения присоединиться к вашей веселой компании. Говорю, деньги мне никакие не нужны, а что я тут наиграю, на шоу не отразится. Он и согласился. «Ладно, — говорит, — о-го-ro!» Ну, что-то такое, в общем. И вот он я!..
— Зачем? Не ради же развлечения!
— Ничего себе развлечение! — Мука исказила лицо Фредди. — Как-то меня не развлекает этот ваш Миллер. Что-то я боюсь, он сделал целью своей жизни придирки ко мне. Нет, пришел я в театр, конечно, не для развлечений. Позавчера я говорил с Уолли Мэйсоном, и он вроде бы считает, что петь в хоре — не самое для тебя подходящее занятие. И вот я, обдумав все, решил — а надо бы вступить в вашу труппу. Тогда я всегда буду у тебя под рукой, на всякий пожарный случай. Да, не такой уж я силач, но все же, если что, могу сгодиться. Приглядывать за тобой, то-се… ну, сама понимаешь!
— Фредди, какой ты милый! — Джилл была тронута.
— Подумал, знаешь ли, что и Дэреку от этого немножко на душе полегчает.
Джилл застыла.
— Я не желаю говорить о Дэреке!
— О, я понимаю твои чувства. Тебе довольно погано, а? Но если б ты его видела…
— Я не желаю о нем говорить!
— Он, знаешь ли, очень страдает. Горько сожалеет, то-се… Хочет, чтобы ты к нему вернулась.
— Ясно! И послал тебя за мной?
— В общем, да.
— Безобразие! А ты зачем согласился? В наши дни можно куда угодно послать мальчишку-рассыльного. Дэрек мог бы сообразить.