Том 12. Статьи, заметки, стенограммы выступлений
Шрифт:
Мы отошли от хроники. Что же мы имеем к десятилетию Октября?.. Нам Совкино в лице Эйзенштейна будет показывать поддельного Ленина, какого-то Никанорова или Никандрова * …Я обещаю, что в самый торжественный момент, где бы это ни было, я освищу и тухлыми яйцами закидаю этого поддельного Ленина. Это безобразие. И в этом вина падает на Совкино, которое в свое время не сумело учесть важности хроники и не учитывает этого и сейчас. И нашу хронику мы покупаем на доллары из Америки * . ( Аплодисменты.)
На диспуте о художественных произведениях на выставке Совнаркома к десятилетнему юбилею Октябрьской революции 13 февраля 1928 *
Товарищи, я заранее
Чересчур большое количество вопросов сегодня задето, большое количество вопросов поставлено. В первый раз я вижу здесь, в этих стенах, — хотя я, правда, был здесь на литературных вечерах, — чтобы художники разговаривали с критиками, это, кажется, первый день. ( Голос с места: « Это третий день * ».) Этого чересчур мало. Если бы даже было тридцать дней, этого было бы мало. Тем более хотелось бы слышать этот разговор на более широкой арене, чтобы слышали вхутемасовцы * , чтоб слышали массы, на которые мы будем ориентироваться в нашей работе.
Если бы выступали только два докладчика, я бы целиком и полностью присоединился к мнению т. Гамзы * в смысле недостаточно серьезного отношения к делу и неясности, о которой говорил т. Гамза. Но после выступлений художников получилось такое сравнение в пользу докладчиков, а не в пользу художников, что придется признать докладчиков носителями самых больших и крупных мыслей. ( Смех.)
Оба товарища докладчика выставили массу верных положений. Эти верные положения верны сейчас, и они были верны в продолжение десяти лет существования, — не будем называть Лефа, — но всей прессы, которая разбирала подход к вопросам так называемого искусства, коммунистической культуры и т. д. Там, например, поднимался вопрос об отмирании портрета и о том, чем должен был быть портрет на индивидуалистический заказ: концентрацией могущества и уверенности в том, что ход истории делается одним человеком. Отсюда вывод, что портрет или что станковая живопись умирает * потому, что строй и базис, на котором она основывалась, изменился, и этой станковой картине возврата нет. Это пропись Лефа пяти-шестилетней давности, но здесь в конце концов в этих докладах это совершенно непозволительно говорить, товарищи.
Теперь, товарищ говорит: «Где было монументальное произведение, одновременно динамическое и одновременно реалистическое?» * Оно есть и сейчас. Это кинематограф: в нем имеется динамика, стопроцентный реализм, и в нем имеется монументальность и при настоящей монументальности — возможность двигать культуру. Нужно, товарищи, использовать большой опыт, который дает нам наше десятилетие — наше столетие и нельзя бить… < пропуск в стенограмме> столетней давностью.
Вывод должен быть такой: использовать всю нашу технику, рассмотреть, на что мы действительно можем расточать человеческие ресурсы.
Дальше, у второго товарища, который читал доклад, — спасение в фреске * . Какая к чорту фреска, когда у нас штукатурка облетает! Надо сначала обучить человека пользоваться красками, линиями, формой, а уж в дальнейшем пользоваться этим на том материале, который дает время.
Социальный заказ. Плохо, товарищи, что у нас учатся портреты писать похожие до того… < пропуск в стенограмме>не понимают, для чего работают, вот в чем, товарищи, ужас. У нас прекрасно изучают анатомию человека — я могу ответить на викторину «Огонька», где у человека евстахиева труба, но мы не знаем анатомию паровоза, и когда приходится в плакатной работе, которую мы вели за это время, встречаться с мало-мальски технической работой, люди не знают, как это делать. Люди, вероятно, знают, каким колером надо подрисовать то или другое, чтобы заказчику понравилось, но на другой работе, на покраске больших плоскостей они уже свое уменье никак применить не могут. Вопрос о картине заключается в том, что они… < пропуск в стенограмме> на несложных вещах, хотя у них это звучит робко, но они совершенно не знают основ технологии ремесла нашего, из которой проистекает
Теперь перейдем к товарищам художникам. Они, несомненно, говорили убогие вещи, совершенно невразумительные вещи.
Первый товарищ, который выступал здесь, говорил о том, что пять лет тому назад живописи не существовало * , не существовало в Советской республике. Что он, с неба свалился? Откуда он пришел, что он считает пятилетнюю давность нашей живописи?… < пропуск в стенограмме> сейчас у нас уже есть люди, у которых есть техника, у нас есть такие люди в Коминтерне, приезжие сюда гости-иностранцы, причем иностранцы, у которых нам есть чему поучиться.
Дальше совершенно недопустимые, безобразные разговоры относительно художников-лефовцев, левых и т. д. «Идите на Запад!» Зачем нам? Вы идите на Запад. У вас уже есть на Западе. Где у вас Малявин * ? Где у вас Пастернак * ? Все они на Западе, вырисовывают буржуазных дам, все они на Западе. А назовите мне одного левого художника, который бы уехал на Запад и остался там. Единственный — т. Бурлюк * , который сейчас находится в Америке, собирает там пролеткульт и выпускает сборник… < пропуск в стенограмме> к десятилетию Октября, где на первой странице портрет Ленина. Это, товарищи, надо запомнить, и надо запомнить второе — европейская левая живопись дает работников, нужных для коммунистической культуры, для коммунистического искусства. Например, Диего Ривера * — это человек, воспитанный на последних достижениях французской живописи. Возьмем коммуниста Георга Гросса * , который вышел из самых левых течений живописи на Западе. Весь революционный коммунистический резервуар нашей культуры на Западе — это только так называемое левое искусство. Я глубоко убежден, что каждого из этих молодых людей, перетащив на Запад, можно там оставить. Например, ваш Анненков * до войны может быть… < пропуск в стенограмме>, но сейчас он только ноздри и носики рисует. ( Голос с места: « Это ваш Анненков».) Возьмите его себе. ( Голос с места: « А Ривера наш».) Где он у вас?
Теперь о снятии памятников * . Ну конечно, постановление снять памятник — это звучит довольно доказательно, но вы не забудьте, товарищи, что не в снятии памятника дело. Где ваши не снятый Шевченко на Цветном бульваре, где ваш Каляев, который стоял и никем не снят на Солянке * , это такая штучка, с которой… < пропуск в стенограмме> на которую гадят птицы. Это у вас движет сегодняшнюю культуру?
Бросьте, т. Кацман, припутывать к вашему маленькому дельцу революцию и Ленина, который говорил совершенно другие вещи, чем говорите и делаете вы. ( Голос с места: « Почему Лефу можно это делать?») Леф может это делать, потому что у нас есть… < пропуск в стенограмме>. ( Голос с места: « У вас ее отняли, Ленин вас к чорту послал».) Я не буду переругиваться, я всегда успею, а то вы бы подумали, что наш приход сюда является приходом полемического порядка. У нас были десятки диспутов, мы не хотели путаться в этот «собез», занимайтесь и работайте, сколько вам угодно.
Мы приходим сюда — и этого вы не понимаете — потому, что сейчас лозунг культурной революции становится одним из основных наших лозунгов. В слове «культура» и в слове «революция» имеется одно важное значение для вас: что революции нет без насилия, нет революции без насилия над старой системой понимания задач в области культуры, и вы, которые идете по проторенной дорожке старой культуры, вы, которые умеете растушевкой разделывать ноздри у старичков, вы даже молодого не умеете разрисовать, вы себе подписываете смертный приговор. Но вы, конечно, не поставили в Советском Социалистическом Союзе вопроса о революции и культуре. ( Аплодисменты.)