Том 13. Салли и другие
Шрифт:
Она исчезла за кулисами, мистер Крэкнелл засеменил следом.
— Я уже могу сказать свою реплику? — осведомилась мисс Винч со сцены.
— Да-да, продолжаем репетицию. Мы и так уже пол утра потеряли.
— Вы звали, мэм? — обратилась мисс Винч к Эльзе, которая все это время мирно читала журнал.
Репетиция продолжалась, Салли следила за актерами с замиранием сердца. Дела шли неважно. Это мог заметить даже такой новичок, как она. Бесспорно, мисс Хобсон была необычайно красива. Она блистала бы в любой роли, где нужно мало говорить и много переодеваться. В серьезной пьесе безупречная внешность
В первом ряду раздался неистовый вопль. Мистер Банбери был опять на ногах. Салли вдруг стало интересно: это сегодняшнее утро на удивление не задалось или так у него каждый день?
— Мисс Хобсон!
Действие драмы только что забросило эту эмоциональную даму в правый угол сцены, к письменному столу. Стол играл в пьесе важную роль. Он символизировал работу, которая по ходу пьесы целиком засосала ее мужа и разбила ее сердце. Дошло до того, что супруг предпочитал молодой жене этот вот стол. Ну, кто такое стерпит?
— Так! — Мисс Хобсон из убитой горем супруги мгновенно превратилась в оскорбленную примадонну. — Что еще?
— На прошлой репетиции, впрочем, так же, как на позапрошлой и поза-позапрошлой я говорил, чтобы в этом месте вы взяли со стола нож для бумаги и рассеянно играли с ним. Вчера вы это сделали, сегодня опять забыли.
— Боже мой! — вскричала мисс Хобсон, задетая за живое. — Это просто неслыханно! С каким ножом, скажите на милость, я буду рассеянно играть, когда здесь вообще нет ножа?
— Нож лежит на столе.
— Его там нет.
— Нет ножа?
— Нет ножа. И сколько можно ко мне придираться? Я все-таки актриса, я не занимаюсь реквизитом. Если вам хочется к кому-нибудь придираться, так придирайтесь к своему ассистенту.
Кажется, этот совет пришелся мистеру Банбери по вкусу. Он откинул голову и взвыл как цепной пес.
Какое-то время не происходило ничего. Потом из-за кулис робко возникла крупная неуклюжая фигура со сценарием в руках. На лице вновь прибывшего отражались самые мрачные предчувствия. Это был Филлмор, Избранник судьбы.
Увы, бедный Филлмор! Он стоял посреди сцены, и на его беззащитных щеках играли отблески пылавшего в мистере Банбери гнева. Оправившись от изумления, Салли по-сестрински ему посочувствовала. Ей не часто случалось жалеть Филлмора. Он был из тех, кто в пору процветания занимает слишком много места, а потому мелкие горести, которые приключались с ним в последние годы, Салли считала скорее полезными и поучительными. Это был повод для радости, а не для беспокойства. Равнодушно взирала она, как в эти тощие годы он питался исключительно кофе и гречишными оладьями, а из соображений экономии избрал несколько кричащий стиль в одежде. Однако на этот раз было иначе. На этот раз произошла трагедия. С его банковским счетом приключилось что-то губительное, и он вернулся туда, откуда начал. Его присутствие могло значить только это.
Салли вспомнились его россказни о финансировании пьесы. Как это похоже на Филлмора! С помощью такого грубого обмана он пытался отсрочить позор,
Слушая неистовую речь мистера Банбери, она поняла, что для этого у нее есть все основания. Филлмору приходилось несладко. Один из основных пунктов в символе веры у театральных режиссеров — если что-нибудь идет неправильно, виноват ассистент. Мистер Банбери, судя по всему, был правоверным режиссером. Он выказал недюжинные ораторские способности. Нож для бумаги вдохновил его. Постепенно Салли поняла, что этот безвредный на вид предмет — источник всякого зла. Один раз он уже исчезал; теперь исчез снова. Могли мистер Банбери продолжать жить, когда в мире такое творится? Вряд ли. Конечно, как стопроцентный американец, он готов был попытаться, но шансы на успех оценивал как один к ста. Ему нужен нож для бумаги. Ножа нет. Почему нет? Где он, в сущности?
— Уверяю вас, мистер Банбери, — жалобно блеял несчастный Филлмор. — Вчера после репетиции я положил его вместе со всем реквизитом.
— Видимо, нет.
— Я точно положил.
— У него, наверное, выросли ножки, — с холодным презрением сказала мисс Хобсон, на секунду прекращая подкрашивать нижнюю губу.
И тут раздался спокойный ясный голос:
— Нож забрали.
В полемику вступила мисс Винч. Она стояла рядом с Филлмором, мирно жуя жвачку. Чтобы поколебать ее душевное равновесие, требовалось нечто большее, чем громкие голоса и машущие руки.
— Мисс Хобсон взяла его, — продолжала она, уютно растягивая слова. — Я видела.
Волнение в суде. Обвиняемый, который уже оплакивал горькую судьбу, благодарно выпучил на адвоката глаза. Обвинитель, мистер Банбери, схватившись за голову, очевидно, уже жалел, что так раздул эту историю. Мисс Хобсон, атакованная какой-то мелюзгой, взвилась и выронила помаду, которую ловко подхватил неутомимый мистер Крэкнелл. У него были свои недостатки, но помады ловить он умел.
— Что? Я взяла? Да ничего подобного!
— Вчера после репетиции мисс Хобсон взяла нож, — продолжала мисс Винч, обращаясь к миру в целом, — и рассеянно метнула его в театрального кота.
Мисс Хобсон, кажется, начинала что-то припоминать. Последовавшее за этим замечание мистера Банбери не вернуло ей спокойствия. Режиссер, как и все остальные, последние дни жил в страшном напряжении и, хотя обычно он предпочитал не связываться с темпераментными актрисами, история с пропавшим ножом глубоко ранила его душу, так что ему просто необходимо было высказаться.
— Я буду вам очень признателен, мисс Хобсон, если в дальнейшем, выясняя отношения с котами, вы не будете трогать реквизит. Боже мой! — воскликнул он, осознав вдруг, как жестоко обошлась с ним судьба. — Я никогда такого не видел! Я всю жизнь провел в театре. Я работал с Назимовой. Она не швыряла ножами в кошек.
— Ненавижу кошек, — сказала мисс Хобсон.
— Котя-котик, — пробормотала мисс Винч, — серенький животик, бархатная спинка…
— Боже мой! — Джеральд Фостер вскочил на ноги и присоединился к участникам дебатов. — Мы что, целый день будем спорить о ножах, о котах? Ради Бога, очистите сцену! Хватит время терять.