Том 14. М-р Моллой и другие
Шрифт:
— Блеск! — одобрила дама. — Они тут повозятся. Действительно, из-за дверцы вскоре донеслись звуки, свидетельствующие о том, что кто-то крутит ручку. Силы закона не взяли нужных орудий, и беглецы беспрепятственно достигли еще одной двери, из которой выскочили во двор, где стоял запах старой капусты и жирной воды.
Прислушавшись, они уловили визг и звон, напоминавший недавнюю музыку, хотя издавали его машины, проезжавшие по Риджент-стрит.
— На Потомаке все спокойно, [83] — с удовольствием сказала мисс Моллой. —
83
На Потомаке тишь да гладь — (All is quiet along the Potomac tonight) — фраза, приписываемая американскому воину и политику Джорджу Б. Макклеллану (1826–1885). С другой стороны, она содержится в стихотворении американской поэтессы Этель Линн Бирс (1827–1879), датируемом 1861 г.
Джон сидел в вестибюле «Линкольна». Бегство, при всей своей необычности, уложилось в 20 минут, если не меньше, и, посадив сообщницу в такси, он отправился в отель. Там он узнал, что мисс Уиверн еще нету. Теперь он ее ждал.
Вскоре она пришла в сопровождении Хьюго. Ночь была теплая, тихая, но тут в вестибюль ворвался холодный ветер. Пэт была бледной и гордой; искрометный Хьюго приуныл, что и понятно, если дама много раз повторила: «Нет-как-ты-посмел-повести-меня-в-эту-дыру?»
— А, Джон! — выговорил страдалец, несколько оживляясь, как оживится всякий, видя другую мишень. — Куда ты делся?
— Понимаешь… — начал Джон, тогда как Пэт подошла к портье и спросила свой ключ. Если у христианской мученицы был случай беседовать с портье, она говорила именно так — тихо, кротко, но с тем особым призвуком, который свидетельствует о полном разочаровании в падшем мире.
— Понимаешь… — повторил Джон.
— Писем нет? — спросила страдалица.
— Нет, мэм, — отвечал портье.
Она вздохнула, удачно выражая тем самым, что ничего иного и не ждала, если одни друзья детства ведут тебя в какой-то вертеп, а другие (к тому же, претендующие на влюбленность) убегают с вульгарными девицами, оставляя других на растерзание.
— Понимаешь… — снова сказал Джон.
— Спокойной ночи, — сказала Пэт и направилась к лифту.
Хьюго отер лоб носовым платком.
— Всем бурям буря, — вымолвил он. — Шторм у берегов Шотландии.
Джон двинулся было за Снежной королевой, но кузен его удержал.
— Не стоит, — серьезно сказал он. — Нет, дорогой, не стоит. Не трать попусту время. У ада нет той ярости, которой отличается девушка, если ей пришлось дать полицейскому имя и адрес, а он ей, заметь, не поверил.
— Да я хотел объяснить…
— Объяснишь ей, как же! Поговорим о более приятных вещах. Мы тако-ое придумали! Нет, не я, Ронни. Умный человек. Какие мозги! Какая голова! Удивляюсь, что шляпы не лопаются.
— О чем ты говоришь?
— О его гениальной идее. Мы должны выжать из дяди пятьсот фунтов. Дело верное, как биржа. Уломать его может только Ронни. Значит, Ронни едет к нам.
— Вот как? — равнодушно откликнулся
— Именно так. А чтобы дядя не взвился, приглашаем этих Моллоев. Томас Дж. купается в деньгах, и дядя, на радостях, перетерпит Ронни.
Джон всполошился.
— И девица приедет?
Нет, что же это такое? Пэт от нее не в восторге… еще подумает… Он-то знает, что чист, но мало ли что взбредет в голову?
Тут он заметил, что Хьюго спрашивает добрым, участливым тоном:
— Ну как, все в порядке?
— Ты о чем?
— О Пэт, конечно. Сказала она, что я замолвил словечко?
— Да-да… И знаешь…
— Не за что, не за что! Какие там благодарности? Ты бы сделал для меня то же самое. Ну, как все прошло? Гладко?
— Ты уж скажешь!
— Неужели отказала?
— Если хочешь, да. Хьюго вздохнул.
— Этого я и боялся. Как-то она странно выслушала. Сдержанно. Напряженно. Казалось бы, — перешел он к философским раздумьям, — трудно ли сказать: «Да»? И тем не менее в большинстве случаев они говорят: «Нет». Один американский ученый подсчитал, что кроме описательных оборотов в нашем языке — около пятидесяти способов выразить согласие, к примеру: «Да», «Ага», «Угу», «Мда-у», «Ну», «А то!», «Еще бы!», «Конечно», «Вот именно», просто «Именно»…
— Хватит! — закричал Джон. Хьюго похлопал его по плечу.
— Понимаю, старик. Прекрасно понимаю. Ты огорчен. Скажем так, опечален. Но все-таки разреши дать тебе братский совет. На твоем месте я бы это бросил. Ты же тратишь попусту время. Да, согласен, она приятная девица. Но если она тебя не любит, что поделаешь? Ни-че-ro. Значит, забудь о ней и оглядись. Вот, например, мисс Моллой. Хороша? Бесспорно. Богата? Нет слов. В общем, пока она у нас, я бы ею занялся. Ты просто создан для брака. Так и вижу: стрижешь газон, а потом, в шлепанцах, сидишь у камина с супругой. Да, забыл — у каждого свои наушники, слушаете музыку. Словом, возьми себя в руки и обрати взор на мисс Моллой. Ты только представь, богатая жена!
Во время этой речи Джон неоднократно порывался что-то сказать, да и сказал бы, если бы не услышал:
— Хьюго, мне нужна сумка.
Пэт стояла почти рядом, напоминая христианскую мученицу, чьи мучители только что придумали новую казнь.
— А… о… — сказал Хьюго и дал ей сумку, которую она отрешенно взяла. Все помолчали.
— Ну, спокойной ночи, — заметил Хьюго.
— Спокойной ночи, — проговорила Пэт.
— Спокойной ночи, — сказал Джон.
— Спокойной ночи, — повторила страдалица, и лифт унес ее, издавая неприятный, скорбный скрип, который, по мнению Джона, был исключительно уместен.
Примерно в полумиле от Керзон-стрит, на самом краю Сохо, расположен еще один отель, поменьше и похуже, носящий название «Бельведер». Когда Пэт и Хьюго входили в холл «Линкольна», Долли Моллой сидела перед зеркалом на втором этаже и умащала кремом свое прелестное личико. От этих занятий ее оторвало появление величавого Томаса.
— Привет, лапочка, — сказала она, — Вот и ты.
— Да, — согласился Моллой. — Вот и я.
Хотя в облике его не было той душераздирающей скорби, которой отличалась недавно Пэт, веселья в нем тоже не было.