Том 14. М-р Моллой и другие
Шрифт:
— Добрый вечер, — сказал сельский житель. Метрдотель с ним не согласился.
— Хм… Мистер Кармоди заказывал столик?
— Нет, месье.
— Мы договорились тут встретиться.
Не выказывая интереса, метрдотель заговорил по-французски с каким-то лакеем, а Джон, вконец смутившись, попытался вставить:
— Простите… То есть pardon… Нельзя ли, э-э, столик?
Глаза метрдотеля были почти полностью прикрыты щеками, но тем, что осталось, он посмотрел на Джона, как на червя в салате.
— Вы член клуба, месье?
— Н-нет.
— Тогда будьте любезны
— Да я хотел спросить…
— В ве-сти-бю-ле, — повторил метрдотель, учтиво поворачиваясь к лысому господину с бриллиантовыми запонками и властной даме в розовом. Он повел их в глубь зала, и тут появилась Пэт.
— Столик есть?
— Ты понимаешь, он сказал…
— Ах, Джонни, какая ты тюря!
Женщины несправедливы. Чего вы хотите от мужчины, когда он пришел в чужой клуб? Это не тюря, а тонкость души. Но женщины ее не видят.
Метрдотель вернулся. Он то ли что-то подсчитывал, то ли рисовал. Во всяком случае он был занят, и Джон ни за что бы его не тронул. Пэт не проявила такой деликатности.
— Мне нужен столик, — сказала она.
— Вы член клуба, мадам?
— Столик, пожалуйста. И побольше. Не люблю тесноты. Когда придет мистер Кармоди, передайте ему, что мисс Уиверн и мистер Кэррол — в зале.
— Хорошо, мадам. Спасибо, мадам. Сюда, мадам. Импозантный внешне и смятенный внутренне, Джон замыкал шествие, думая о том, как же она это делает. Казалось бы, хрупкая, трепетная, не Клеопатра какая-нибудь или, скажем, Екатерина Великая, даже нос у нее вздернут — а вот, поди ж ты! Млея от восхищения, он сел за столик. Пэт, как всегда, раскаивалась в своей резкости.
— Ты уж прости, Джонни! — сказала она. — Мне очень стыдно, ты столько проехал, и мы старые друзья. Но я видеть не могу, как ты даешь себя топтать. Вообще-то ты не виноват, — она улыбнулась. — Такой уж ты есть, большой, добрый, как собака, которая положит морду на колени и преданно сопит. Бедный ты, бедный!
Джон совсем расстроился. Ну, что же это! «Собака», «бедный»… Именно такого тона он хотел избежать. Если есть какая-нибудь логика в отношениях с женщиной, добрым псам надеяться не на что. Он собрался об этом потолковать, но Пэт переменила тему.
— Джонни, — спросила она, — что случилось у папы с твоим дядей? Папа пишет, что дядя пытался его убить. Это правда?
Джон рассказал о ссоре хорошо, хотя и не так пылко, как рассказывал полковник.
— О, Господи! — воскликнула Пэт.
— Я… я… надеюсь… — сказал Джон.
— Что?
— Ну, что это не важно.
— То есть как?
— Для нас. Для тебя и для меня.
— В каком смысле?
Вот отсюда можно танцевать. Скажем, так: «Пэт, ты не замечала, что я тебя люблю? Собственно, я всегда тебя любил — и тогда, когда ходил в коротких штанах и синей фуфайке; и тогда, когда ты вернулась из школы, прекрасная, как принцесса, и теперь, все больше и больше. Мне нужна только ты. Пожалуйста, не смейся. Ну, хорошо, я бедный Джонни, но ты об этом забудь. Я дело говорю. Ты выйдешь за меня замуж, чем скорее — тем лучше». Он мог это сказать, но сказал иначе:
— Н-не
— Ты боишься, что мы с тобой тоже поссоримся?
— Да, — ответил Джон, — примерно так.
— Какая чушь! Да ни за что на свете!..
Пожалуйста, еще одна возможность. Уж ее он не упустит. Собрав все свое мужество, он вцепился в скатерть и начал:
— Пэт…
— А вот и Хьюго! ~ вскричала она. — Самое время, а то я умру с голода. Эй, а кто это? Ты их знаешь?
Джон тяжело вздохнул, обернулся и увидел, что его кузен — не один. Рядом с ним находились джентльмен средних лет и очень хорошенькая девушка.
Свежевыбритый и галантный Хьюго приблизился к столику, являя своим видом, что он был на матче и кое-что выиграл.
— Привет! — сказал он старой подруге. — Привет! — сказал он кузену. — Простите, что опоздал. Разрешите, как говорится, представить моих друзей, мисс и мистера… э-э…
— Моллой, — подсказал незнакомец, — Томас Дж. Моллой с дочерью.
У незнакомца оказался красивый низкий голос, прекрасно подходивший к внешности. Судите сами: американец, скорее всего — сенатор, на пятом десятке, с высоким выпуклым лбом и седеющей шевелюрой.
— Да, — подтвердил Хьюго, — Моллой. Томас Дж. с дочерью. Мисс Уиверн. Мистер Кэррол, мой кузен. А теперь, — с облегчением закончил он, — попробуем заказать ужин.
Обслуга в «Горчичнице» уже не та, но все же, схватив официанта за фалды, Хьюго своего добился. Затем, после начальных фраз, вдело вступил оркестр, окатив собравшихся чем-то вроде музыки, и Томас Дж. с дочерью немедленно встали. Танцевал сенатор неплохо, хотя и несколько скованно, и вскоре исчез в толпе.
— А кто это? — спросила Пэт.
— Томас Дж…
— Знаю. Кто они такие?
— Н-ну, — начал Хьюго, — как тебе сказать? Сидели мы рядом, и он мне чем-то понравился. Есть в нем что-то такое… Ты подумай, решил, что Юстес Родд — хороший боксер! Поспорили три к одному, и я, конечно, выиграл. После этого, сама понимаешь, как его не угостить? Он обещал дочке повести ее куда-нибудь, я и говорю, вы ее тоже прихватите. Ты не против?
— Конечно, нет. Хотя втроем все-таки уютней.
— Не без того. Но если бы не этот Томас, мы бы не смогли особенно разгуляться. Считай, что он нас угощает. — Хьюго бросил взгляд на кузена, отрешенно глядевшего вдаль, — Джон тебе ничего не говорил?
— Джон? А что он должен сказать?
— Да так, то и се. Пойдем потанцуем. У меня к тебе серьезный разговор.
— Как загадочно!
— Еще бы! — согласился Хьюго.
Оставшись один, Джон почти сразу осознал свою ошибку. Да, «Горчичница» ему понравилась, но теперь он понял, что она — позор славного города. Вот такие клубы и внушают недоверие к прогрессу. Возьмем оркестр. Возьмем публику. Возьмем, наконец, метрдотеля. Банде музыкантов платят Бог знает сколько за те самые звуки, которые Джон в раннем детстве бескорыстно извлекал из гребенки и папиросной бумаги. Клиенты, все как один, жирные и лакированные, что ли. Метрдотель — просто паразит, давно пора им заняться.