Том 18. Лорд Долиш и другие
Шрифт:
— Ш-ш… — хрипло прошептала она.
— Что?
— Тихо! Ни звука!
— В чем дело?
— Где мисс Бринкмайер?
— Не знаю, а что?
— Мы в стане врагов, юный Джозеф! Говори тише, ибо даже стены здесь имеют уши. У меня есть для тебя пирог со свининой.
Я был растроган, как никогда в жизни. Казалось, даже моя преданность Эйприл Джун отступила в сторону под натиском чувства благодарности к этой славной девушке. Только теперь я смог заглянуть в тайные глубины ее натуры.
— Он у тебя с собой? — весь дрожа, спросил я шепотом.
— Нет, в доме.
— А
— Самый большой, какой только бывает.
— Вот здорово!
— Тише! Тише! Ты уверен, что ее нет поблизости?
— Я не видел.
— Наверняка откуда-нибудь выскочит… Ага!
Со стороны дома послышался скрипучий голос, и, обернувшись, я и в самом деле заметил проклятие здешней округи. Бринкмайерша высовывалась из окна второго этажа. Вид у нее был злобный и подозрительный.
— Что это ты там делаешь? — крикнула она.
Явно подразумевалось, что делаю я то, чего делать не должен. Отсутствие доверия и элементарной доброжелательности ощущалось даже на таком расстоянии.
Наступил момент, требовавший скорого и творческого мышления.
— Рассматриваю жука! — крикнул я в ответ.
— Кого?
— Здесь жук. Я его рассматриваю.
— Никаких жуков у меня в доме!
Я удивленно поднял брови. Разумеется, без всякого толку: Бринкмайерша была слишком далеко.
— Зачем мне нести его в дом? Я просто наблюдаю за его повадками.
— Да? Ну хорошо, только смотри не извозись весь.
Ее голова скрылась, и Энн снова выглянула из кустов, словно лесная нимфа.
— Вот видишь! За каждым твоим шагом следят. Нести тебе пирог, юный Джозеф, все равно что доставлять донесения через линию фронта. Я собиралась оставить тебя здесь, в кустах, и сбегать в дом, но теперь нельзя: она увидит в окно. Знаешь что, ты лучше прогуляйся по лужайке и незаметно спрячься в купальной кабинке, там и жди.
Вы представляете, каково мне было не спеша прогуливаться по саду. Каждая минута, отделявшая меня от пирога со свининой, казалась часом. Подойдя к кабинке, я уже был сам не свой. Там оказался садовник, мывший пол шваброй.
— Добрый день, сэр, — кивнул он.
Чистота его произношения удивила меня: судя по лицу, он был совершенный японец, и я ожидал услышать что-нибудь вроде звуков, которые издают копыта буйвола, бредущего по болотной трясине. Однако обращать на это внимание было некогда, потому что я хотел отделаться от него как можно скорее.
— Вы еще долго тут будете? — спросил я.
— Вам нужна кабинка, сэр?
— Да.
— Я уже почти закончил, сейчас ухожу.
Он еще пару раз махнул шваброй и ушел. Я успел заметить бородавку на носу и догадался, что это тот самый человек, о котором говорил Джо Кули. У меня вдруг возникло острое желание завести беседу о рогатых жабах. Окно, из которого высовывалась мисс Бринкмайер, было вторым справа от окна моей спальни, так что теперь я знал, как найти место, где упомянутые амфибии могли принести больше всего пользы. После сегодняшней выходки старуха, безусловно, заслужила хороший урок. Однако я пересилил себя и вошел в кабинку.
Энн не заставила себя долго ждать. Я радостно вскочил, но мечтам моим не суждено было сбыться. В руках у нее оказался лишь букет роз. Я тупо воззрился на них.
— Извини, — сказала Энн, заметив мое состояние. — Придется еще подождать. Когда я вышла в холл, она как раз спускалась по лестнице. Пришлось сунуть пирог в китайскую вазу. Как только горизонт очистится, я его заберу, не переживай.
Я изо всех сил старался не переживать, но разочарование оказалось таким сильным, что, видимо, все-таки отразилось у меня на лице. Энн улыбнулась.
— Хочешь посмеяться? — сказала она. — Эти розы — как думаешь, кто их тебе прислал?
Я равнодушно пожал плечами. Какая разница, кто их прислал. Розы — не слишком приятная замена мясному пирогу
— Кто?
— Эйприл Джун.
Мою апатию как рукой сняло.
— Да что ты говоришь? — глупо улыбнулся я.
— Она самая, — кивнула Энн. — Я так и думала, что тебя это позабавит.
Какой уж тут смех. Она поняла мою реакцию совершенно превратно. Я был глубоко тронут. Мысль о том, что Эйприл Джун, несмотря на свою вечную занятость, нашла время, чтобы послать цветы больному — или даже не очень больному — ребенку, привела меня в священный трепет. Я даже забыл о терзавшем внутренности голоде.
В этом благородном поступке была вся Эйприл Джун. Ее нежная душа воспринимала как свои собственные все требования этикета. Прежняя привязанность вновь безраздельно воцарилась в моем сердце.
— Да вот, взяла и прислала розы, — усмехнулась Энн. — Совесть, небось, замучила.
— Совесть? — переспросил я холодно, потому что тон у нее был сухой и неприятный. Теплые чувства, вызванные пирогом, улетучивались на глазах, и тайные глубины ее натуры казались уже далеко не столь глубокими. Пустая и легкомысленная девица, больше ничего. — Совесть? Что ты имеешь в виду?
Энн вздернула брови.
— Разве она не в долгу перед тобой после того, как вломилась в твою коронную сцену и пыталась попользоваться чужой славой? Такой пройдохе и пресс-секретарь ни к чему, она прекрасно сама справится.
— Не понимаю.
Она вдруг рассмеялась.
— Ну конечно, тебе ведь ничего не сказали! Вчера, когда ты был под газом, она ворвалась в зубной кабинет и принялась вопить: «Где мой маленький друг? Я хочу его повидать!», заламывая при этом руки и принимая театральные позы. При этом бросала многозначительные взгляды на репортеров, которые не замедлили заснять ее в шести эпизодах, включая то, как она нежно целует в лоб твое распростертое тело. Когда ее вежливо выпроваживали, она тряслась от рыданий. Дрова на постном масле!
Я снова смерил ее ледяным взглядом. Последнее выражение, которое она употребила, было для меня новым, но догадаться о его смысле не составляло труда. Такой грубый и оскорбительный тон вызывал у меня полное неприятие.
— Поступок Эйприл Джун представляется мне поистине ангельским, — произнес я строго.
— Что? — Энн, казалось, не верила своим ушам.
— Именно так. Другого слова не подберешь. Много ли девушек с ее положением пожертвовали бы хоть крупицу своего драгоценного времени на поцелуи в лоб?