Том 18. Лорд Долиш и другие
Шрифт:
— Что?
— Да. А Мейбл не такая девушка, с которой можно обручиться, а на следующий день заявить, что передумал. Мейбл, она… в общем, я бы сказал, она несколько вспыльчива. Лучшая в своем роде, разумеется, и я горячо люблю ее, но вспыльчива, тут уж ничего не поделаешь.
— Черт побери!
— Пойди я сейчас к ней и объяви, что в программе произошли изменения, то мне самое меньшее свернут шею и попляшут на моих бренных останках… Послушай, — вдруг оживился он, — на самом деле Энн вовсе не о чем беспокоиться! Почему бы ей просто-напросто
— Ее вчера выгнали, — объяснил я.
— Черт, не везет так не везет. Я всегда об этом говорил: какой смысл искать работу, если потом все равно ее теряешь?
Джо Кули, который до сих пор стоял молча, задумчиво почесывая подбородок ручкой сковородки, заговорил:
— У меня есть предложение, джентльмены. Может, я и не прав, но, в конце концов, мы все тут в одной лодке. — Он повернулся ко мне. — Почему бы вам самому не жениться на Энн?
Я вздрогнул.
— Мне?
— Ага. Вы же говорили, что любите ее.
— Правда? — просиял Эгги. — Вот и славно.
— Здорово, — согласился Джо, — лучше не придумаешь. Только тут они заметили мой печальный смех.
— В чем дело? — спросил Эгги.
— Энн на меня и не взглянет.
— Почему это вдруг?
— Очень даже взглянет. — Джо подмигнул Эгги. — Он же у нас из графьев.
— Я знаю, что он граф, причем из тех графов, которыми Англия может по праву гордиться.
— Любая девица только и мечтает выйти за графа, — сказал Джо.
— Ничто не привлекает женщин больше, чем возможность присутствовать при королевском дворе, — поддержал Эгги.
Они с мальчишкой, похоже, достигли полного согласия, но я решительно покачал головой.
— Она на меня и не взглянет, — с горечью повторил я. — Я — последний из мужчин, кто мог бы ей понравиться.
Джо Кули повернулся к Эгги и сказал шепотом, который, наверное, был слышен за километр:
— Он переживает из-за своего лица.
— Вот как? — поднял брови Эгги. — Ах, ну да, конечно. М-м… — Он смущенно кашлянул. — Знаешь, Реджи, я бы на твоем месте не стал так волноваться из-за лица. В определенных ракурсах… и при определенном освещении… я хочу сказать, в нем чувствуется какая-то… э-э… честность, суровая прямота…
— Да и вообще, — вставил Джо, — лицо не имеет никакого значения.
— Вот именно.
— Внешность никого не интересует. Франкенштейн вон, и тот женился.
— Разве? — удивился Эгги. — Первый раз слышу. Я с ним не знаком. Наверное, он учился в Харроу.
— Главное — это сила и страсть, — авторитетно заявил Джо. — Ведите себя поувереннее. Возьмите ее за руку, смотрите прямо в глаза и дышите поглубже, вот и все.
— Правильно.
— И еще надо рычать, — добавил Джо.
— Только не просто рычать, — поправил Эгги. — Не так, как пекинес, у которого отбирают печенье, а со словами.
— Ну да. Например, так: «Послушай, дор-рогая!» — изобразил Джо. — Если он так скажет, она сразу сдастся.
— В общем, вперед,
— Она вот-вот приедет сюда, — ответил я.
— Тогда все в порядке, — расцвел Эгги. — Ты пока поброди тут и отрепетируй как следует рычание, а мы с нашим ангелочком поколдуем на кухне. Думаю, его астральное тело останется довольно моими сосисками. Ну что, идем?
— Охотно, приятель. Пошли.
Они скрылись в доме, а я снова двинулся по переулку, вышел на дорогу и стал ждать. Вскоре появилась машина. За рулем сидела Энн Баннистер.
Я шагнул вперед, и она затормозила, испуганно вскрикнув.
— Реджи! — воскликнула Энн.
Ее удивление было мне понятно. Вероятно, я был последним из людей, которых она ожидала здесь встретить.
— Реджи!
— Привет, Энн.
Она медленно вышла из машины и изумленно воззрилась на меня. Лицо у нее порозовело, потом побледнело, и снова начало розоветь. Что делалось в это время с моим, я сказать не могу. Вероятно, оно выглядело особенно гнусно.
Последовала долгая пауза. Потом Энн сказала:
— Ты сбрил усы.
— Да, — ответил я.
Новая пауза. Мой взгляд, обращенный на девушку, выражал безнадежную муку. Так, вероятно, юный Джо Кули смотрел бы на сосиски, отделяй их от него непреодолимая пропасть. Я знал, что у меня нет ни единого шанса. Мне пришли в голову все те обидные слова, которые бросила Энн два года назад в Каннах, разрывая наши отношения. Ни одна девушка не согласилась бы выйти за человека, отвечающего описанию, которое она дала мне после того, как моя зажженная сигара соприкоснулась с ее затылком. Энн снова заговорила:
— Что ты… — Она явно собиралась спросить: «Что ты здесь делаешь?», но вдруг остановилась. Лицо ее приняло сухое выражение. — Если ты явился, чтобы поблеять возле Эйприл Джун, то ее давно уже тут нет. Скорее всего, она уже у себя дома.
Кровь бросилась мне в голову.
— Я не собирался блеять возле Эйприл Джун!
— Неужели?
— У меня вообще нет привычки блеять возле особы, которую ты упомянула!
— Ты уверен? Об этом ходят слухи по всем клубам…
— К черту клубы и все слухи, которые там ходят! — Я жестко рассмеялся. — Эйприл Джун!
— Почему ты говоришь «Эйприл Джун» таким тоном?
— А каким же еще? Эйприл Джун — гадина!
— Что?
— С какой стороны на нее ни смотри, ничего другого не высмотришь.
Энн удивленно подняла брови.
— Реджи! Ты же ее любишь.
— Не люблю.
— Но я думала…
— Я знаю. Только я ее не люблю. Вся эта история сильно преувеличена.
Во мне кипело раздражение. Еще чего не хватало — я люблю Эйприл Джун! Моя любовь всецело принадлежит лишь одной девушке — и всегда принадлежала, теперь это ясно — и это Энн Баннистер, больше никто!