Том 18. Лорд Долиш и другие
Шрифт:
До сих пор Джеймсу не приходило в голову справиться о религиозных воззрениях мисс Форестер, так как он всегда полагал их здравыми. И вот она стоит перед ним и оскверняет волшебный летний день самым настоящим злокозненным богохульством. Нельзя сказать, что в этот миг любовь Джеймса превратилась в ненависть. Он не возненавидел Грейс. Отвращение, которое он испытал, было куда глубже ненависти. Чувство, возникшее в его душе, нельзя однозначно назвать ни брезгливостью, ни жалостью, хотя и того, и другого в нем хватало с лихвой.
Наступила напряженная тишина. Весь мир словно замер в ожидании развязки. Затем, не произнеся ни слова, Джеймс Тодд развернулся и побрел восвояси.
Когда Джеймс вернулся на поле, Питер меланхолично ковырялся в бункере у двенадцатой лунки. Заслышав шаги, он вздрогнул и поднял голову. Поняв,
— Ну, что? Тебя можно поздравить?
— Еще как! — ответил Джеймс, глубоко вздохнув. — С избавлением.
— Она тебе отказала?
— Не дал ей такой возможности. Скажи мне, дружище, случалось ли тебе послать мяч к бункеру перед седьмым грином, так чтобы он остановился на самом-самом краю и все-таки не упал?
— Не припоминаю.
— А мне как-то довелось. Бил второй удар легким айроном из прекрасного положения, хорошо так клюшку довел, вот разве что показалось чуть сильнее, чем нужно. И что же? Подхожу к бункеру и вижу мой мяч у самого края, причем лежал он на таком удобном пригорочке, что мне не составило труда отправить его на грин и закончить лунку шестым ударом. Я это к тому, что теперь, как и тогда, у меня такое чувство, будто некие невидимые высшие силы уберегли меня от страшного несчастья.
— Прекрасно тебя понимаю, — мрачно сказал Питер.
— Питер, представь себе, эта девчонка говорит, что гольф, мол, скука смертная. Дескать, глупее игры не могли выдумать. — Он сделал театральную паузу, чтобы слова возымели должный эффект, однако Питер лишь вымученно улыбнулся.
— Тебя это, кажется, ничуть не задевает, — насупился Джеймс.
— Задевает, но я не удивлен. Видишь ли, несколькими минутами раньше она сказала мне то же самое.
— Да ну?!
— Да, практически слово в слово. Я рассказывал ей, как сыграл лунку у озера двумя ударами, а она заявила, что, по ее мнению, гольф — игра для умственно отсталых детей, которые недостаточно физически развиты, чтобы строить башни из кубиков. Питер и Джеймс поежились.
— Наверное, здесь что-то не так с наследственностью. Не было ли у нее в семье сумасшедших? — наконец произнес Джеймс.
— Пожалуй, — откликнулся Питер, — это многое объясняет.
— Повезло нам, что мы вовремя это выяснили.
— Еще как повезло!
— Больше так рисковать нельзя!
— Ни в коем случае!
— Думаю, нам нужно как следует заняться гольфом. Уж гольф-то оградит нас от беды.
— Ты прав. Мы должны играть не меньше четырех раундов в день.
— Весной, летом и осенью. А зимой благоразумнее всего будет тренироваться в каком-нибудь крытом зале.
— Да уж. Так безопаснее.
— Питер, дружище, — спохватился Джеймс, — давно хотел тебе сказать. Мне тут привезли книгу Сэнди Макбина. Тебе стоит ее почитать. Там столько всего полезного!
— Джеймс!
— Питер!
Друзья молча обменялись рукопожатиями. Джеймс Тодд и Питер Уиллард вновь стали прежними.
Таким образом, — подвел итог Старейшина, — мы возвращаемся к тому, с чего начали. А именно к любви, про которую, конечно, ничего определенно плохого не скажешь, и все же молодые гольфисты в этом деле должны быть крайне осмотрительны. Любовь может благотворно сказаться на игре, а может — и нет. Однако если уж выясняется, что все-таки нет — то есть, если девушка явно не готова понять и подбодрить любимого, когда тот долгими вечерами в мельчайших подробностях рассказывает ей о только что сыгранном раунде, демонстрируя хват, стойку и мах при помощи попавшейся под руку кочерги, — то мой вам совет, даже не думайте о такой девушке. Любовь испокон веков превозносят до небес в печати, однако есть нечто более высокое, нечто более благородное, чем любовь. Как сказал поэт:
Коробку мячей открою,подумаю в сотый раз,Друзья, зачем мне женитьба,коль я останусь без вас?На свете женщин немало,что впрячься в ярмо хотят;Но к чему влюбляться гольфисту?Пусть тренирует патт. [28]ЧУДЕСНОЕ
В бар гольф-клуба вошел молодой человек. Выглядел он против обыкновения хмурым, а лимонад заказал таким тоном, каким древние греки, должно быть, просили палача принести яду. [29]
28
Коробку мячей открою — переделка стихотворения Р.Киплинга «Обрученный». Стихотворение основано на реальных событиях и эпиграфом к нему служит цитата из дела о нарушении брачного обязательства («Выбирай — я или сигары»). Герой стихотворения рассуждает, что лучше: жениться или сохранить привычку к курению. Строки, которые перефразирует П.Г.Вудхауз, у Р.Киплинга звучат так: Ящик сигар открою, подумаю в сотый раз, / Друзья, зачем мне женитьба, коль я останусь без вас? / Немало таких, как Мэгги, что впрячься в ярмо хотят, / Но от женщины много ль проку? Сигара лучше стократ.
29
древние греки просили палача принести яду — греческий философ Сократ по приговору афинского суда был казнен (принял яд цикуты), как гласило официальное обвинение, за введение новых божеств и развращение молодёжи.
Старейшина, удобно расположившись в любимом кресле, сочувственно наблюдал за ним.
— Как сыграли? — поинтересовался Старейшина.
— Отвратительно.
Старейшина кивнул убеленной сединами головой.
— Полагаю, вам пришлось несладко. Ничего удивительного. Вы ведь с Побели играли? Многие достойные юноши уходили на матчи с Гербертом Побели бодрыми и веселыми, а возвращались сломленными и раздавленными. Он что, разговаривал?
— Все время, черт бы его побрал! Старейшина вздохнул.
— Не в меру разговорчивый гольфист — вне всяких сомнений, худшее из зол, порожденных современной цивилизацией. Никакого сладу с ним нет. Печально, что столь вопиющее безобразие появилось на свет именно в благороднейшей из игр. Не раз доводилось мне наблюдать Герберта Побели во всей красе — потрескивает, словно терновый хворост под котлом. [30] Пожалуй, он почти так же несносен, как Джордж Макинтош в худшие времена. Я не рассказывал о Джордже Макинтоше?
— Не припоминаю.
30
потрескивает, словно терновый хворост под котлом — Книга Екклесиаста, 7, 6.
— Единственный случай на моей памяти, — пояснил Старейшина, — когда излишне словоохотливый гольфист полностью исцелился. Хотите узнать, как это случилось?
Джордж Макинтош, — начал Старейшина, — с первых дней знакомства произвел на меня самое благоприятное впечатление. Симпатичный, ладно скроенный юноша без вредных привычек — ну, разве что немного злоупотреблял клюшкой мэши в ущерб легкому айрону. Достоинств же у него было не перечесть. Корпус ставил правильно, голову держал ровно, движения уверенные, без лишней суеты. Всегда тактично вздыхал, случись сопернику досадно сорвать удар. А если ему самому незаслуженно везло, уж так он сокрушенно цокал языком, что раны в душе оппонента тут же затягивались. Первейшей же добродетелью Джорджа в моих глазах, да и в глазах всего мыслящего человечества, считалась привычка не произносить ни единого лишнего слова с начала раунда и до самого финиша. И надо же, как все обернулось! Именно Джорджу Макинтошу впоследствии довелось пережить черные дни, которые навсегда останутся в памяти современников. Он тогда заслужил прозвище Кудахчущий Джордж и недобрую славу, какой позавидовал бы и вирус испанки. Воистину, согruptio optimi pessima. [31]
31
corruptio optimi pessima (лат.) — хуже всего падение лучших.