Том 2. 1960-1962
Шрифт:
— Алешенька! — позвал он.— Вот и все.
Быков все молчал, и тогда Михаил Антонович посмотрел на рацию. Прием был выключен.
— Ай–яй–яй–яй! — закричал Михаил Антонович.— Как же это я… Локтем, наверное?
Он включил прием.
— …хайл, назад! Михаил, назад! Михаил, назад!..— монотонно повторял Быков.
— Слышу, слышу, Алешенька! Здесь я нечаянно прием выключил.
— Немедленно возвращайтесь назад,— сказал Быков.
— Сейчас, сейчас, Алешенька! — сказал Михаил Антонович.— Мы уже все кончили, и все в порядке…— Он замолчал.
Продолговатый
— Что у вас там происходит? — спросил Быков.— Можете вы мне толком объяснить или нет?
Юрковский, отпихнув Михаила Антоновича, нагнулся к микрофону.
— Алексей! — крикнул он.— Ты помнишь сказочку про гигантскую флюктуацию? Кажется, нам выпал–таки один шанс на миллиард!
— Какой шанс?
— Мы, кажется, нашли…
— Смотри, смотри, Володенька! — пробормотал Михаил Антонович, с ужасом глядя на экран. Масса плотной серой пыли надвигалась сбоку, и над ней плыли наискосок десятки блестящих угловатых глыб. Юрковский даже застонал: сейчас заволочет, закроет, сомнет и утащит невесть куда и эти странные белые камни и этого серебристого паучка, и никто никогда не узнает, что это было…
Вниз! — заорал он.— Михаил, вниз!.. Космоскаф дернулся.
— Назад! — крикнул Быков.— Михаил, я приказываю: назад! Юрковский протянул руку и выключил прием.
— Вниз, Миша, вниз… Только вниз… И поскорее.
— Что ты, Володенька! Нельзя же — приказ! Что ты! — Михаил Антонович потянулся к рации. Юрковский поймал его за руку.
— Посмотри на экран, Михаил,— сказал он.— Через двадцать минут будет поздно…
Михаил Антонович молча рвался к рации.
— Михаил, не будь дураком… Нам выпал один шанс на миллиард… Нам никогда не простят… Да пойми ты, старый дурак!
Михаил Антонович дотянулся–таки до рации и включил прием. Они услыхали, как тяжело дышит Быков.
— Нет, они нас не слышат,— сказал он кому–то.
— Миша,— хрипло зашептал Юрковский.— Я тебе не прощу никогда в жизни, Миша… Я забуду, что ты был моим другом, Миша… Я забуду, что мы были вместе на Голконде… Миша, это же смысл моей жизни, пойми… Я ждал этого всю жизнь… Я верил в это… Это Пришельцы, Миша…
Михаил Антонович взглянул ему в лицо и зажмурился: он не узнал Юрковского.
— Миша, пыль надвигается… Выводи под пыль, Миша, прошу, умоляю… Мы быстро, мы только поставим радиобакен и сразу вернемся. Это же совсем просто и неопасно, и никто не узнает…
— Ну вот, что ты с ним будешь делать! — вскричал Быков.
— Они что–то нашли,— сказал голос Жилина.
Михаил Антонович торопливо забормотал:
— Нельзя ведь. Не проси. Нельзя. Ведь я же обещал. Он с ума сойдет от беспокойства. Не проси…
Серая пелена пыли надвинулась вплотную.
— Пусти,— сказал Юрковский.— Я сам поведу.
Он стал молча выдирать Михаила Антоновича из кресла. Это было так дико и страшно, что Михаил Антонович совсем потерялся.
— Ну хорошо,— забормотал он.— Ну ладно… Ну подожди…— Он все никак не мог
— Михаил Антонович! — позвал Жилин.
— Я,— слабо сказал Михаил Антонович, и Юрковский изо всех сил ударил по рычажку бронированным кулаком. Металлическая перчатка срезала рычажок, словно бритвой.
— Вниз! — заревел Юрковский.
Михаил Антонович, ужаснувшись, бросил космоскаф в двадцатикилометровую пропасть. Он весь содрогался от жалости и страшных предчувствий. Прошла минута, другая…
Юрковский сказал ясным голосом:
— Миша, Миша, я же понимаю…
Ноздреватые каменные глыбы на экране росли, медленно поворачивались. Юрковский привычным движением надвинул на голову прозрачный колпак скафандра.
— Миша, Миша, я же понимаю,— услышал Жилин голос Юрковского.
Быков, сгорбившись, сидел перед рацией, обеими руками вцепившись в стойку бесполезного микрофона. Он мог только слушать, и пытаться понять, что происходит, и ждать, и надеяться. Вернутся — изобью в кровь, думал он. Этого паиньку штурмана и этого генерального мерзавца. Нет. Не изобью. Только бы вернулись. Только бы вернулись. Рядом — руки в карманы — молчал угрюмый Жилин.
— Камни,— жалобно сказал Михаил Антонович,— камни…
Быков закрыл глаза. Камни в Кольце. Острые, тяжелые. Летят, ползут, крутятся. Обступают. Подталкивают, отвратительно скрипят по металлу. Толчок. Потом толчок посильнее. Это еще ерунда, не страшно, горохом сыплется по обшивке ползучая мелочь, и это тоже ерунда, а вот где–то сзади надвигается тот самый тяжелый и быстрый, словно пущенный из гигантской катапульты, и локаторы еще не видят его за пеленой пыли, а когда увидят, будет все равно поздно… Лопается корпус, гармошкой складываются переборки, на миг мелькнет в трещине забитое камнем небо, пронзительно свистнет воздух, и люди становятся белыми и хрупкими, как лед… Впрочем, они в скафандрах. Быков открыл глаза.
— Жилин,— сказал он.— Иди к Маркушину и узнай, где второй космоскаф. Пусть приготовит для меня пилота.
Жилин исчез.
— Миша,— беззвучно позвал Быков.— Как–нибудь, Миша… Как–нибудь…
— Вот он,— сказал Юрковский.
— Ай–яй–яй–яй–яй,— сказал Михаил Антонович.
— Километров пять?
— Что ты, Володенька! Гораздо меньше… Правда, хорошо, когда камней нет?
— Тормози понемногу. Я буду готовить бакен. Эх, зря я рацию сломал, дурак…
— Что же это может быть, Володенька? Смотри, какое чудище!..
— Он их держит, видишь? Вот они где, Пришельцы. А ты ныл!
— Что ты, Володенька? Разве я ныл? Я так…
— Как–нибудь стань, чтобы его, спаси–сохрани, не задеть…
Наступило молчание. Быков напряженно слушал. Может быть, и обойдется, думал он.
— Ну, чего ты куксишься?
— Не знаю, право… Как–то мне все это странно… Не по себе как–то…
— Выйди под лапу и выброси магнитную кошку.
— Хорошо, Володенька…
«Что они там нашли? — думал Быков.— Что еще за лапа? Что они там копаются? Неужели нельзя побыстрее?»