Том 2. Два брата. Василий Иванович
Шрифт:
Раз или два в год отец писал сыну в корпус безграмотные, короткие и лаконические, как канцелярские бумаги, письма, с приложением десяти рублей на лакомство; в этих письмах обыкновенно отец рекомендовал сыну хорошо вести себя, слушать начальство и не рассуждать, как это подобает будущему слуге отечества, и быть впоследствии бравым офицером. Иногда в письме сообщалось и о полученных наградах. Вот точная копия с одного из писем, полученных однажды четырнадцатилетним кадетом:
«Любезный Григорий!
Я, слава богу, нахожусь в вожделенном здравии. Бог хранит меня. Недавно государь император изволил пожаловать меня орденом Владимира * второй степени. Этот орден надо заслужить. Желаю и тебе впоследствии быть его достойным. А впрочем, будь здоров и веди себя хорошо.
При сем посылаю десять рублей.
Твой отец генерал Лаврентьев».
Таковы были
Когда, через два года после смерти жены генерала Лаврентьева, старая тетка однажды получила от брата письмо с извещением о вступлении его во второй брак с грузинской владетельной княжной, «девицей привлекательной наружности, приятного характера, получившей воспитание в Смольном институте * », — обыкновенно суровое лицо старухи прояснилось, и на лице ее промелькнула радостная улыбка. В тот же день она велела позвать священника и приказала отслужить молебен.
После молебна она торжественно объявила, что брат ее вступил во второй брак, и во этому случаю пригласила батюшку обедать и приказала испечь для людей пироги и дать мужчинам по стакану водки, а женщинам по рюмке, — дальше этого ее щедрость не шла.
Обратившись к маленькому племяннику, она сказала:
— У тебя теперь есть мать. Молись за нее в своих молитвах. Слышишь?
Семилетний мальчуган не совсем ясно понимал в чем дело, почему это тетка так торжественно объявила, что у него теперь есть мать, когда няня говорила, что добрая его мама взята на небо и живет с ангелами несравненно лучше, чем жила в Москве. По обыкновению, он взглянул на няню, требуя разрешения этого недоразумения, но Арина Кузьминишна была как-то особенно сдержанна и, как показалось Грише, невесела. Она ничего не ответила мальчику в зале, а повела его в детскую, взяла его на руки, крепко-крепко прижала к своей груди и залилась слезами.
— Бедный, бедный ты мой сиротка! — тихо наконец произнесла Арина Кузьминишна.
Отчего он вдруг после молебна стал бедный? Что такое случилось? Почему тетка радуется, а няня плачет, что папенька женился?
Несколько минут ломал он над этими вопросами свода голову и наконец пришел к заключению, что, верно, новая его мать — не прежняя добрая мама, а такая же страшная и сердитая, как и тетка; оттого тетка так радуется, а няня, напротив, плачет. Немедленно же он сообщил своему другу свои предположения и был несколько озадачен, когда няня, улыбаясь сквозь слезы, заметила:
— Она молодая. Тетенька сказывала: грузинская царевна.
— Молодая? Царевна? Не похожа на тетеньку? Так что ж ты плачешь, няня?
— Она тебе мачеха, а не мать. Родную твою маменьку господь прибрал к себе. Мачеха не будет любить тебя!
— Так я мачеху и знать не хочу. Перестань, няня, не плачь! Если ты ее не любишь, так и я не люблю. Зачем нам мачеха? Мы всегда вместе будем жить. Ведь правда, няня? Я вырасту, буду офицером, и ты со мной… Стоит из-за мачехи плакать! Она сюда не приедет!
Он с необыкновенно комичной серьезностью стал утешать Арину Кузьминишну, вытирая платком крупные слезы, катившиеся по сморщенным, грубым щекам, и, когда няня немного успокоилась и с надеждой прошептала: «Бог не оставит тебя!» — Гриша весело сказал:
— И ты не оставишь меня! И нам будет очень хорошо!.. Мы возьмем к себе жить кучера Ивана, Федю, Митю, а мачехи не надо!
Няня слушала болтовню ребенка, и грустная улыбка светилась в ее добрых глазах.
Здоровым, сильным и крепким мальчуганом вырастал Гриша на деревенском воздухе. По счастию, тетка недолюбливала мальчика и не обращала на него особенного внимания. Таким образом, первоначальное воспитание свое Гриша получил у няни и среди прислуги. Все жалели беспризорного барчонка, и все наперерыв старались приласкать его, полюбивши мальчика за ласковый нрав и жалостливое сердце. В людской ходила о Грише молва, как он однажды спас казачка, разбившего дорогую фарфоровую чашку, от жестокого наказания, сказав тетке, что разбил чашку он, за что и был высечен теткой. Этот поступок произвел большой эффект, и с тех пор Гриша стал общим любимцем дворни. Участие и ласку, которых он не находил у родных, он нашел среди чужих людей, и, очень понятно, мальчика тянуло в людскую, несмотря на воркотню няни, что тетенька узнает и им обоим достанется. Тем не менее Гриша сдружился с дворовыми мальчишками, своими сверстниками, играл вместе с ними в саду, уверенный, что няня его не выдаст. Нередко няня отыскивала его в людской, обедающим вместе с дворовыми, или в конюшне, сидящим на коленях у старика кучера Ивана, большого приятеля Гриши. Старик рассказывал отличные сказки, тешил мальчика волчками и украдкой сажал на лошадь и возил по двору. Арина Кузьминишна не раз трепетала за своего любимца, когда он, бывало, долго не возвращался домой, забегая вместе с друзьями в лес, как сумасшедшая бежала за ним звать его обедать, — тетка терпеть не могла, когда мальчик опаздывал
Тетка и не догадывалась о таком тесном общении своего маленького племянника с «хамами», как называла она обыкновенно своих крепостных: ни одна душа ни разу не заикнулась ей об этом. Все тщательно оберегали сиротливого барчука. С теткой Гриша виделся за утренним чаем, за обедом и вечером, когда племянник обязан был отсиживать около часу в гостиной перед отходом ко сну. В это время Грише нередко доставалось от тетки. Она находила, что он совсем не похож на благородного мальчика, что он совершенный мужик и что она напишет отцу, чтобы тот поскорее определил его в корпус. Действительно, большеголовый, плотный, некрасивый Гриша нисколько не походил на изящного ребенка. И не отличался хорошими манерами, которым, впрочем, нельзя было научиться у кучера Ивана. Когда тетка начинала выговор, мальчик опускал глаза в тарелку и молчал, пока продолжалась назойливо-злобная воркотня. Молчание мальчика нередко гневило тетку. Она с презрительной улыбкой взглядывала на ребенка и резко произносила:
— Весь в мать, — такой же скрытный волчонок! Ступай вон из-за стола!
Гриша уходил в детскую — няня, разумеется, украдкой приносила ему обед — и не думал просить прощения, несмотря на советы няни. Это еще более раздражало старуху и, случалось, она приказывала привести «упрямого мальчишку» вниз и собственноручно секла маленького племянника, и секла не шутя, к величайшему огорчению доброй Арины Кузьминишны. Грише пошел девятый год. Он знал много сказок, песен и пословиц, умел назвать все деревья и цветы в саду, знал укромные местечки в лесу, где водится много ягод, различал птиц, умел заливать суслика и ловить ящериц, научился у кучера Ивана запрягать лошадь и с честью мог выйти из драки с любым из своих сверстников-приятелей, причем никогда не жаловался няне, если, случалось, бывал побежден, — но зато буквы азбуки различать не умел и, надо сознаться, не имел к этому ни малейшей склонности.
Тетка все собиралась выписать гувернантку, о чем даже сообщала брату-генералу, но по скупости откладывала намерение и однажды призвала дьякона, молодого семинариста, недавно поступившего на место, и предложила ему за три рубля в месяц учить племянника и быть с ним построже… Высокий, с лицом, сплошь покрытым веснушками, и с намасленными рыжими волосами, отец дьякон оказался весьма порядочным и добрым малым, стал учить барчука с любовью и скоро сделался большим приятелем Гриши. Гриша выучился читать, писать, знал, с грехом пополам, четыре правила арифметики, имел смутное понятие о Рюрике * , Святославе * , Игоре * и Ольге * , знал «Верую» и десять заповедей, но еще лучше знал, как насвистывать птиц, насчет чего отец дьякон был большой мастер и с охотой посвящал в свое мастерство ученика. Впоследствии отец дьякон обещал Грише взять его с собой на озеро и научить его удить рыбу, но обещания своего исполнить не мог, так как в один прекрасный день, когда, после диктовки, отец дьякон, вместо урока из русской истории, стал, по настоятельной просьбе ученика, рассказывать, сколько он третьего дня наловил окуней и как сорвалась большущая шельма-щука, — неожиданно к крыльцу усадьбы подъехал тарантас — дело было в августе — и учитель с учеником увидали в окно, как из тарантаса выскочил молодой офицер и вошел в дом.
— Сродственник, видно? — полюбопытствовал отец дьякон.
Но Гриша не мог дать удовлетворительного ответа. Он знал наперечет всех редких посетителей тетки, но между ними молодого офицера не видал. Пока учитель с учеником делали разные предположения насчет приезжего офицера, Арина Кузьминишна пришла вся в слезах и объявила Грише, что тетенька зовет Гришу вниз. Мальчик в недоумении и испуге вопросительно смотрел на няню, но няня ничего не говорила, и он тихо спустился вниз.
Тетка сидела в гостиной у стола, на котором лежало развернутое письмо. В кресле сидел молодой человек в адъютантской форме.