Том 2. Мелкий бес
Шрифт:
Читаю статью Белинского, искреннейшего из русских критиков, о поэзии гениального Баратынского. [18] Какая тупость! Какое чистосердечное нежелание понять!
Но что же! Примеры неисчислимы.
16
Цитата из стихотворения А. С. Пушкина «Поэту».
17
Цитата из стихотворения Лермонтова «Не верь себе».
18
Евгений
И в наши дни, кто из ныне живущих критиков не имеет в своей литературной карьере большего или меньшего числа оплёванных им поэтов, имена которых он и сам произносит теперь не без уважения.
И венцы надевала иногда критика, или запоздалые, или неправые.
Так было и бывает потому, что критик ко всякому литературному явлению подходит с кодексом правил, заранее изготовленных. И всё живое в поэзии вылезает за рамки этих правил.
В оценке поэтов простой читатель, ни поэт, ни критик, занимает среднее место. Он не способен восторгаться красотами, которые ещё должны быть исчарованы из мёртвой груды слов; он не способен понять того, что так глубоко скрыто под образами, того, чего поэт, может быть, и не вкладывает в свои образы, но что может быть очень точно и верно примышлено. Это суживает для него тот круг, внутри которого лежит для поэта прекрасное и мудрое.
Но читателю нет дел до педантически обоснованных литературных правил, — в книге он ищет не иллюстрации для своих теорий, а непосредственного удовольствия. И придирчивые требования критика, и мечтательные восторги поэта заменены для него случайными склонностями и влечениями, порождениями его случайных переживаний. Если и он иногда берёт в свои руки, для забавы или для глубокомыслия, ржавый железный шаблон критика, он накладывает эту игрушку на что попало и как попало. И похвалы, и порицания его неожиданны и странны. Громкою славою венчает он тупого графомана, сделавшего своим прибыльным ремеслом проституирование высокого искусства, и равнодушно проходит мимо Тютчева, мимо Баратынского, мимо Фета, мимо…
Из этого треугольника неправых отношения хочу выйти. Восторгаться кем бы то ни было я не хочу, — пресытился я восторгами и умилением, и уже не хочу простосердечно вкушать лакомые угли и сладкий пепел.
«Сам собою вдохновляюсь» [19] , — и с меня этого довольно.
Хулою не оскорблю ничьего творческого вдохновения. Всё, что в области поэзии, для меня свято. Никакого канона не признаю, никакою теориею не надавлю на живую ткань поэтического мечтания.
19
Автоцитата из стихотворения «Путь мой трудный, путь мой длинный…» (1896).
От случайностей же читательского вкуса избавят меня сами Демоны поэтов, которые уже предстоят мне.
Широким кругом стали они около меня, разделили между собою весь мой горизонт и всю мою атмосферу, всю многоликую и многоголосую Иронию живого слова явили они мне. И всякий являемый ими лик — точная истина, и всякий их вопль говорит да. Противоречивую утверждают они подлинность мира.
Что же такое они сами?
Вся область поэтического творчества явственно делится на две части, тяготея к одному или другому полюсу.
Один полюс — лирическое забвение данного мира, отрицание его скудных и скучных двух берегов, вечно текущей обыденности, и вечно возвращающейся ежедневности, вечное стремление к тому, чего нет. Мечтою строятся дивные чертоги несбыточного, и для предварения того, чего нет, сожигается огнём сладкого песнетворчества всё, что есть, что явлено. Всему, чем радует жизнь, сказано нет.
В накуренной и заплёванной биргалке [20] сидит буржуа с насандаленным носом; перед ним кружка пива и сосиски. Он курит вонючую сигару, слушает пьяный гам, и блаженствует, витая в Золотом сне. Нектар перед ним в хрустальном бокале, и амброзия на чеканном золотом блюде, и голубой перед ним вьётся дым ароматного курения. Сам он молод и прекрасен, и золотые кудри обрамляют его дивную голову. Он — поэт. Сидит он, — и поёт (сочиняет стихи). И чего нет в его стихах!
20
Биргалка (от нем. Bierhalle) — пивная.
Идёт в мир на улицу, встречает деву
«с улыбкой розовой, как молодого дня за рощей первое сиянье…» [22]21
Цитируются строки: «Воспевает, простодушный…» — из стихотворения Е. А. Баратынского «Последний поэт»; «Поэт на лире вдохновенной…» — из стихотворения Пушкина «Поэт и толпа»; «Несись душой превыше праха // И ликам ангельским внемли…» — из стихотворения Н. М Языкова (1803–1846) «Землетрясенье»; «Иди ты в мир, да слышит он пророка, // Но в мире будь величествен и свят…» — из стихотворения Языкова «Поэту».
22
Цитата из стихотворения Лермонтова «Как часто, пёстрою толпою окружён…».
На взгляд постороннего и трезвого, это — просто грубая и неряшливая девица… женщина… может быть, не беспорочная… может быть, совсем порочная. Но для лирика с насандаленным носом она — прелестная Дульцинея. [23]
Вечный выразитель лирического отношения к миру Дон-Кихот знал, конечно, что Альдонса — только Альдонса, простая крестьянская девица с вульгарными привычками и узким кругозором ограниченного существа. Но на что же ему Альдонса? И что ему Альдонса? Альдонсы нет! Альдонсы не надо. Альдонса — нелепая случайность, мгновенный и мгновенно изживаемый каприз пьяной Айсы. Альдонса — образ, пленительный для её деревенских женихов, которым нужна работящая хозяйка. Дон-Кихоту, — лирическому поэту, — ангелу, говорящему жизни вечное нет, — надо над мгновенною и случайною Альдонсою воздвигнуть иной, милый, вечный образ. Данное в грубом опыте дивно преображается, — и над грубою Альдонсою восстаёт вечно прекрасная Дульцинея Тобозская.
23
Служанка Альдонса в восприятии главного героя романа М. Сервантеса «Дон-Кихот» — Дульцинея Тобосская — прекрасная дама. У Сологуба дуализм Альдонсы-Дульцинеи является символом творческого осмысления действительности.
Грубому опыту сказано сжигающее нет, лирическим устремлением дульцинируется Мир. Это — область Лирики, поэзии, отрицающей мир, светлая область Дульцинеи.
«От пламенеющего змея Святые прелести тая, Ко мне склонилась Дульцинея. Она моя, всегда Моя». [24]В эту область лирического нет ныне я не пойду. Эта область желанного, прекрасного, гармонического искони была любимым местом для прогулок всех добрых и злых критиков. Какие бы личины ни надевались поэтами на трудолюбивую и дебелую Альдонсу, — личины Афродиты или Медузы, Девы Марии или Астарты, Прекрасной дамы или Вавилонской блудницы, доброй Лилит или лукавой Евы, Татьяны или Земфиры, Тамары, дочери Гудала, или царицы Тамары, [25] — все эти внешние, ярко и пёстро размалёванные личины давно и хорошо знакомы каждому школьнику.
24
Автоцитата из стихотворения «Вячеславу Иванову» (1906).
25
Среди перечисленных: Астарта — богиня любви и плодородия в западно-семитской мифологии; Прекрасная дама — рыцарский образ дамы сердца; Вавилонская блудница — библейский символ мирской греховности; Лилит — по одним из иудейских преданий — первая жена Адама; Татьяна — разумеется героиня «Евгения Онегина»; Земфира — персонаж поэмы Пушкина «Цыганы»; Тамара — героиня поэмы Лермонтова «Демон»; царица Тамара — правительница Грузии (1184–1207).
Я же хочу быть покорным до конца. Я влекусь ныне к тому полюсу поэзии, где вечное слышится да всякому высказанию жизни. Не стану собирать в один пленительный образ случайно милые черты, — не скажу:
— Нет, не козлом пахнет твоя кожа, не луком несёт из твоего рта, — ты свежа и благоуханна, как саронская лилия, и дыхание твоё слаще духа кашмирских роз, и сама ты, Дульцинея, прекраснейшая из женщин.
Но покорно признаю:
— Да, ты — Альдонса.
Подойти покорно к явлениям жизни, сказать всему да, принять и утвердить до конца всё являемое — дело великой трудности. На этом пути трудно пройти далеко, потому что его стережёт Дракон Вечного противоречия.